Не убоюсь зла

Я просматривал этот список и пытался определить, подлинный ли он, нет ли в нем подделок. Будь рядом Дина, она бы решила эту задачу в два счета. Но где она сейчас? Может, тоже здесь, в Лефортово?

-- Кто, когда и как составлял этот список? -- спросил Солонченко и записал в протокол стандартную формулу отказа от показаний. После этого он протянул мне еще два листа со списками отказников -- один из них был заполнен Дининым почерком. Я молча вернул их ему.

Когда следователь на следующий день дал мне на подпись отпечатан-ный протокол этого допроса, я нашел в нем такую фразу: "Я ознакомил-ся с предъявленным мне документом, являющимся черновиком списка отказников, машинописный текст которого был мне предъявлен ранее. Показания давать отказываюсь по причинам..." -- и так далее.

-- Помилуйте, откуда вдруг появились слова о черновике? Ничего подобного я не говорил, просто отказался от показаний!

-- Говорили, говорили, Анатолий Борисович, я лучше помню, а вы просто очень устали. Впрочем, если настаиваете, припишите в конце: "Следует читать так-то".

-- Спасибо за совет. Я действительно очень устал, -- сказал я и в конце протокола, где обычно пишется: "С моих слов записано правиль-но, замечаний нет", -- написал: "Данный допрос проходил на седьмой день моего пребывания в карцере, где я ни минуты не спал из-за холода и получал горячую пищу через день. Читаю я его на восьмой день кар-цера. Мое физическое состояние таково, что я не могу подтвердить по-длинность текста -- как в целом, так и отдельных его частей". Расписав-шись, я сказал следователю:

-- А впредь давайте мне протоколы в тот же день, чтобы не было раз-ночтений.

Солонченко прочел написанное, помрачнел, вызвал девушку из машбюро и попросил быстро перепечатать последнюю страницу допроса -- в моей редакции...

О том, как КГБ в буквальном смысле "шьет" дела, можно написать многотомное исследование. Они работают с помощью ножниц и клея, составляя из полученных показаний нужную им картину, заботясь в то же время и о том, чтобы соблюсти видимость законности. Если допра-шиваемый -- неопытный человек или просто раззява, протоколы бесед с ним непременно будут сфальсифицированы. Для этого есть много спосо-бов.

Следователь, например, запишет свой вопрос в форме ответа свидетеля; тот возмутится и откажется подписать лист допроса. "Это вы сде-лать обязаны, -- скажут ему, -- но в конце протокола можете изложить свои возражения". Излишне говорить, что последний лист останется ле-жать в папке, а другим допрашиваемым будет предъявлен именно тот, который согласился подписать обманутый КГБ человек. Необходимо следить даже за тем, как переносятся твои ответы с листа на лист при перепечатке. На одном из моих допросов, например, появился прокурор и спросил, есть ли у меня претензии к следователю и хочу ли я дать ко-му-либо из них персональный отвод. В своем ответе я ясно выразил свое отношение к КГБ и к так называемому следствию, лишь оформляюще-му заранее решенное дело, и добавил: "Так как не вижу никакой прин-ципиальной разницы между одним сотрудником органов и другим, то никаких персональных отводов следователям КГБ у меня нет". Читая через много месяцев протокол допроса моего брата Леонида, я, к удив-лению своему, обнаружил такое заявление следователя: "Вы везде гово-рите, что не доверяете КГБ. Вот показания вашего брата, где он утвер-ждает обратное". Тут я вернулся к протоколу своего допроса. Ну и фо-кусники! Отпечатанный текст был расположен таким образом, что воп-рос прокурора и "острая" часть моего ответа оказались в конце одного листа, а слова "никаких персональных отводов следователям КГБ у ме-ня нет" -- в начале следующего, последнего, под которым стоит стан-дартное: "С моих слов записано правильно, замечаний нет" -- и моя подпись. Леня был так взволнован, впервые после долгих месяцев уви-дев мой почерк, что не обратил внимания на подвох. Впрочем, убедить моих родных и друзей в том, что я сотрудничаю со следствием, фокус-никам из КГБ все равно не удалось...

Итак, машинистка ушла печатать, а Солонченко надолго замолчал. По виду его было похоже, что он готовит мне какой-то очередной сюрп-риз. Так оно и оказалось.

-- Напрасно вы стараетесь выгородить Бейлину. Ей все равно уже никто не поможет, -- сказал он вдруг и разразился длинным монологом, из которого следовало, что Дина арестована, что ситуация после задер-жания Тота и высылки Прессела -- американского дипломата, с кото-рым я был в приятельских отношениях, -- в корне изменилась, что ум-ные люди, чувствующие ответственность за свою семью и за других лю-дей, от имени которых они позволяли себе говорить, переоценили свою позицию...

-- Мне нет смысла лгать вам, -- продолжал Солонченко. -- И вас, и Тота мы арестовали только после того, как собрали у себя на руках все козыри. Теперь мы можем позволить себе играть с открытыми картами.

В это время в кабинет вошел Володин, пожал руку вскочившему сле-дователю и остановился напротив меня, разглядывая мой карцерный наряд.