Не убоюсь зла

-- Так-так, -- протянул он задумчиво, -- так-так... Ну что ж, я выясню, откуда это вам стало известно, можете не сомневаться.

Он что-то записал в свой блокнот и, снова взяв в руки протокол допроса Левича, зачитал мне из него пару отрывков. Как я и думал, ничего "разоблачительного" в этих показаниях не было. Наоборот, Ве-ниамин Григорьевич, лаконично рассказывая о встрече с сенаторами, старался как можно реже упоминать имена ее участников, а мою роль сводил лишь к переводу нескольких выступлений. Прочел это следо-ватель явно с другой целью: убедить меня в том, что число людей, дающих показания, отнюдь не ограничивается тандемом стукачей. Но сюрприз сорвался, и Солонченко, записав мой отказ от комментариев, отправил меня в камеру.

За обедом я напряженно размышляю: надо развивать успех немед-ленно, пока Солонченко не узнал, что Левича я встретил в коридоре. Докопается ли он до этого? Признается ли надзиратель в своей про-машке? В любом случае рисковать нельзя. Вся идея игры в том, чтобы после того, как они станут подозревать меня в связи с волей, "прого-вориться" о чем-то интересующем меня, как о факте, который мне из-вестен, и посмотреть на их реакцию. О чем? О том, что Боб на сво-боде? Нет, этого КГБ сейчас ни за что не признает. Нужно, чтобы их подозрения в существовании у меня контакта с волей переросли в уве-ренность, -- тогда посмотрим. О том, что больше никто из отказников не арестован? А вдруг это не так? В конце концов я останавливаюсь на Лернере. Они утверждают, что он раскололся, сотрудничает с ни-ми, обещают очную ставку... Я решаю начать с этого.

Первые же слова Солонченко после перерыва действуют на меня как холодный душ. Он берет со стола листок бумаги и говорит:

-- Двадцатого июля вас допрашивали с двух часов, а Левича -- с двух часов двадцати минут. Так что вы вполне могли встретиться с ним в коридоре. Вот и вся загадка, верно? -- улыбается он, с вызовом глядя на меня.

-- Да? А разве можно встретиться с кем-то в коридоре? -- изобра-жаю я удивление, но чувствую себя при этом как шахматист, размеч-тавшийся о красивой комбинации и получивший детский мат.

Впрочем, это пока еще только шах, ибо в голосе Солонченко нет уверенности. Похоже, он высказывает предположение и хочет найти ему подтверждение.

-- С другим обвиняемым, находящимся в следственном изоляторе,

вы, конечно, встретиться не можете, -- говорит он, внимательно следя за моей реакцией, -- но со свидетелем иногда могут быть накладки.

-- Ага! Значит, все, кого я до сих пор встречал в коридоре, -сви-детели, а не обвиняемые! Спасибо за важную информацию!

-- Вы хотите сказать, что таких встреч было много?

-- Да десятка два, пожалуй.

Мы оба посмеиваемся. Тут Солонченко опять заводит речь о заяв-лениях и списках отказников, о передаче их американским сенаторам и конгрессменам. Но я слушаю очередные обличения тандема вполу-ха, меня интересует лишь одно: развеялись ли сомнения следователя или нет.

-- Кстати, -- говорит он, -- когда Левичу показали списки отказ-ников, он был очень недоволен, найдя там свое имя, и осудил такого рода деятельность.

-- Правда? А мне он говорил в коридоре прямо противоположное, -- весело реагирую я, пытаясь перевести предположение следователя в сферу абсурда.

-- Так я был прав, вы таки встретились с ним? -- вырвалось у него, и я обрадовался: значит, сомневается.

-- Ну, ясное дело, -- смеюсь я. -- Откуда поступает ко мне вся информация? От вас, Александр Самойлович, от людей, которых я встречаю в коридоре, да от телепата Наумова. Вот уж на кого можно положиться! Каждое утро в одно и то же время выходит на связь.

Я несу эту чепуху легко, почти не задумываясь, -- вошел в роль. Мы оба представляем себе несчастного, непризнанного и гонимого по-пуляризатора парапсихологии Наумова, усилием мысли посылающего мне информацию сквозь толстые лефортовские стены, и дружно хохо-чем.

Допрос идет к концу. Я понимаю: действовать надо немедленно, Пока мой противник не избавился от сомнений, нужно запускать пробный шар -- ведь не исключено, что к следующему допросу он уже будет знать наверняка о моей встрече с Левичем. Понимаю -- но ни-как не могу решиться. Вот уже Солонченко поднимает телефонную трубку и вызывает надзирателя, который отведет меня в камеру; у ме-ня осталось всего каких-нибудь пять минут. "Сейчас или никогда", -- думаю я и слегка охрипшим от волнения голосом говорю:

-- А все-таки как приятно видеть, что вы, сотрудники КГБ, отнюдь не так всесильны и всемогущи, как вам хотелось бы, что далеко не над всяким вам дано властвовать.

-- Кого вы имеете в виду -- себя, что ли ?

-- Не только. Возьмем того же Лернера. Как вам хотелось сло-мить его, заставить с вами сотрудничать! И очную ставку, кото-рую мне обещали, вам страшно хотелось бы провести. ан нет, не вышло, не будет никакой очной ставки. Не по зубам вам пока что этот человек.