Не убоюсь зла

Несмотря на то, что в показаниях Цыпина полно вранья, память на детали у него удивительная. Описывает он, к примеру, наши встречи в семьдесят четвертом году на квартирах Лунца и Владимира Давыдова, где мы обсуждали разные вопросы, в том числе о демонстрациях и о по-ездках по стране для сбора информации о положении отказников. Как всегда, самое главное мы не говорили вслух, а писали: даты, адреса, на-звания городов, имена и тому подобное. Цыпин абсолютно точно пере-числяет всех присутствовавших, вспоминает порядок выступлений и безошибочно излагает их содержание. "Я бы, пожалуй, так не смог", -- с завистью думаю я, но тут же соображаю, что Цыпин, скорее всего, по свежим следам составлял свои донесения, а сейчас, через четыре года, попросту зачитывает их для протокола допроса.

Иногда у Солонченко появляется возможность подтвердить, показа-ния тандема каким-нибудь документом, в таких случаях он заметно оживляется. Вот он кладет на стол письмо, изъятое у Лунца осенью семьдесят четвертого года во время его поездки в Дербент.

-- Читайте! -- торжествует следователь. -- Это перевод с английско-го. Некий Джо призывает Лунца искать новые способы для сбора и пере-дачи информации, с помощью которой можно было бы потребовать от СССР дальнейших уступок. Теперь видите, на кого вы работали? Мо-жет, хотите узнать, в какой организации работает Джо?

-- Хочу, -- говорю я серьезно, но при этом с трудом сдерживаю смех и прикусываю язык, чтобы не сболтнуть лишнее, как в случае с Захаро-вым.

-- Со временем узнаете, -- многозначительно говорит Солонченко. -- Это все друзья вашего Тота.

Бедняга! Он не знал, что его подвел переводчик, который не смог правильно прочесть слово "Lou" -- "Лу" -- сокращение от имени Луис. Так звали Розенблюма, физика из Кливленда, одного из первых, начав-ших в Америке борьбу за советских евреев. Если бы КГБ это знал, то обрадовался бы, может, еще больше. А так им пришлось шантажировать меня несуществующим Джо, делая вид, что за этим именем скрывается некто из ЦРУ.

Впрочем, сверив перевод письма с подлинником, я обнаруживаю ве-щи посерьезнее. В ожидании принятия поправки Джексона Лу Розенблюм призывал нас собирать информацию, с помощью которой можно было бы проверить, как СССР соблюдает договоренность, достигнутую в ходе переговоров Киссинджера и Громыко. Но при переводе с английского слова "full compliance with" -"полное соблюдение" -- преврати-лись в "дальнейшие уступки".

-- Вот в чем была ваша цель! Даже если бы мы согласились на требо-вания Джексона, вы вместе с вашими американскими сообщниками со-бирались требовать дальнейших уступок!

Тут уж я промолчать не мог и написал заявление, в котором указал на явное искажение смысла письма и потребовал исправить перевод. От-вет гласил, что следователь английского языка не знает, а к концу след-ствия документ будет еще раз проверен переводчиком. Все это не поме-шало КГБ приобщить письмо к делу неисправленным и упомянуть о нем в приговоре в доказательство моей и моих "сообщников" изменнической деятельности.

Целью научных семинаров ученых-отказников, по показаниям тан-дема, было то же, ради чего мы составляли списки: перекачивание со-ветских тайн на Запад. На эти семинары, по их словам, приезжали под видом ученых представители тамошних спецслужб и увозили с собой со-бранную для них секретную научную информацию.

Я выслушивал всю эту мешанину фактов и домыслов, фамилий ре-альных людей и поручиков Киже и думал: так что же опасней, что хуже -- попытки впутать меня в какой-то пошлый детектив или извращенное толкование нашей деятельности? Если в первом случае КГБ надо про-явить определенную изобретательность, то во втором и придумывать ничего не надо: заявления мы писали, списки составляли, на демонстра-ции ходили, в семинарах участвовали. Десятки московских, ленинград-ских, рижских, кишиневских, минских евреев уже сегодня могут быть обвинены в том же, в чем и я.

А почему, собственно, "могут" -- наверняка уже обвиняются! Пусть даже пока никто не арестован, но, без сомнения, идут допросы, на лю-дей оказывают давление, их шантажируют. На это указывали и темы, которые Солонченко поднимал на допросах в августе и сентябре.

Обычно, покончив с чтением показаний тандема, следователь начи-нал рассуждать о том, какой размах приняла наша деятельность, сколь-ко людей по всей стране было вовлечено в нее.

-- Я, конечно, понимаю, -- говорил он, -- что вы не могли быть главной фигурой во всем этом, однако нет ничего странного в том, что и Липавский, и Цыпин, и другие свидетели отводят вам в движении цент-ральную роль. Допрашиваем-то мы их по вашему делу, а человек так уж устроен: всегда пытается переложить ответственность с себя на дру-гого.