Не убоюсь зла

Больше я никогда Петренко не видел. Как ни соблазнительно было думать, что к крушению его карьеры причастен и я, реализм во мне воз-обладал над гордыней. В советской системе, особенно на уровне партий-ной и кагебешной элиты, людей не снимают с работы за допущенные ими ошибки. Падение их объясняется интригами, борьбой различных групп за власть, за влияние. А когда чья-то судьба уже предрешена, тог-да этому человеку и предъявят длинный список допущенных им прегре-шений -- даже если он совершал их по заданию своего более удачливого начальства; свалят на него и чужую вину.

Видимо, что-то подобное произошло и в этом случае. Когда Петренко решили "уйти", его, надо думать, обвинили и в том, что он плохо изоли-ровал меня от внешнего мира, и в том, что дал мне повод обвинять КГБ в антисемитизме, и, может быть, даже в том, что своим неумным пове-дением ожесточил меня и затруднил работу следствия. Во всяком слу-чае, в дальнейшем следователи и даже прокурор не раз говорили мне, что осуждают методы Петренко и что не случайно ему пришлось покинуть свой пост.

Но рановато они поставили на нем крест. Через пять лет, встретив-шись в Чистопольской тюрьме с новым лефортовским пополнением, я узнал следующее. В восемьдесят первом году в Лефортово произошло ЧП. Арестованный -- видимо, по обвинению в шпионаже -- польский генерал покончил жизнь самоубийством: когда его вели на прогулку, он сумел взбежать на мостик, с которого надзиратель наблюдал за зеками, и бросился головой вниз на асфальт. За это кто-то должен был ответить. В итоге Поваренков исчез, а на его месте вновь появился Петренко.

12. ПО РАЗНЫМ СЦЕНАРИЯМ

Итак, допросы в августе-сентябре проходили по двум параллель-ным сценариям: КГБ и моему. Следователи пытались посеять во мне недоверие к друзьям, я же, не слушая их, играл в совершенно дру-гую игру. В соответствии с моим сценарием допросы шли примерно так.

Я вхожу в кабинет улыбаясь, вдохновленный молитвой, которую, как всегда, успел по дороге из камеры произнести дважды, и, с начала сентября, -- с фотографией жены в боковом кармане пиджака.

-- Что, Анатолий Борисович, опять отличное настроение?

-- Конечно, Александр Самойлович. Такие хорошие вести поступа-ют с воли, как не радоваться!

-- Правда? Ну, и откуда же они на этот раз к вам поступили?

-- Как всегда: Наумов каждый день на связи. Молодец, аккуратный человек!

Мы оба весело смеемся, но каждый при этом не спускает глаз с про-тивника.

-- Что же вы сегодня расскажете, Анатолий Борисович?

-- О, Господи! Да что же это случилось, Александр Самойлович? По-чему вдруг я должен вам рассказывать? У нас же с вами полное взаимо-понимание: вы говорите, а я слушаю.

-- Ну, знаете, может, для разнообразия поменяемся разок ролями и вы мне расскажете? Позвольте мне сегодня послушать.

-- Нет уж, позвольте вам не позволить...

И дальше -- в том же духе.

Я эту вводную часть допроса называл про себя "подпрограммой Ма-нилов-Чичиков": именно так топтались у дверей герои "Мертвых душ", уступая друг другу право войти первым. Но если у Гоголя эти двое в конце концов входили, толкаясь, одновременно, то в нашем сюжете я ни разу не позволил себе нарушить этикет, и первенство всегда принад-лежало Солонченко.

-- Следствие располагает данными о...

Упоминается какой-нибудь документ, заводится речь о демонстра-ции, пресс-конференции, зачитываются показания тандема, задаются стандартные вопросы, на которые я отказываюсь отвечать или повторяю сказанное раньше.

Затем начинается "вольная" часть допроса, к которой каждый из нас припас свои "домашние заготовки". Пока Солонченко рассуж-дает о моральных качествах моих "сообщников", я караулю подхо-дящий момент, чтобы напомнить ему: о происходящем на воле мне известно больше, чем он полагает. Вот следователь говорит о том, что Прессел делал с Рубиным какие-то гешефты втайне от осталь-ных. Я бросаю реплику:

-- Ну что ж, как бы то ни было, у вас ведь не нашлось достаточных оснований выслать его. Кончился у дипломата срок -- он и уехал, значит, не такими страшными были его проступки.

Солонченко замолкает. Когда-то он пытался убедить меня, что Прес-сел выслан, но с тех пор многое изменилось.

-- А зачем высылать? Дипломат ведь не корреспондент, арестовать его нельзя. Мы вышлем американца, они -- нашего, только лишние хлопоты. Главное -- быть в курсе их преступной деятельности и вовре-мя ее пресекать.

В другой раз речь заходит о конгрессмене Драйнене, о его визитах со мной в качестве переводчика к Сахарову, к Лунцу.

-- Вот ведь интересно: в то время, когда вы его тут чуть ли не в сооб-щники мне клеите, в "Правде" его -- как и некоторых других американ-цев, знакомство с которыми вы мне еще припомните, -- хвалят как бор-цов за мир. Знали бы они, что проходят у вас в качестве участников си-онистского заговора, еще активнее за мое освобождение боролись бы. Впрочем, Драйнен и так первый помощник моей жены в Вашингтоне.