Не убоюсь зла

-- Я лично беседовал со многими, вернувшимися из тюрем и лагерей, или с их родственниками и доверяю их рассказам больше, чем этим по-казаниям. К тому же и мой, пусть еще небольшой, опыт местного карце-ра опровергает то, что вы мне прочли. Один из ваших свидетелей заяв-ляет, что, просидев в карцере сто пятьдесят суток, он не страдал ни от голода, ни от холода; я же, пробыв там всего десять дней, стал объектом настоящей пытки холодом. А ведь мне не раз говорили работники тюрь-мы, что Лефортово -- это еще курорт в сравнении с остальными места-ми ГУЛАГа!

-- Да, конечно, это курорт, -- охотно подтверждает Солонченко. -

Вы просто не представляете себе, что вас ждет после суда, даже если вам повезет и вас не расстреляют. Не представляете, а потому и храбритесь.

Моего следователя ничуть не смущает противоречие между этими словами и показаниями, которые он мне сейчас читал. Но Илюхин на-чеку и поспешно добавляет:

-- Однако и там все делается в соответствии с законом! Имейте это в виду.

Наступила очередь документов Хельсинкской группы по поводу пси-хиатрических репрессий против инакомыслящих. Подписывая их, я ни-когда не считал себя знатоком проблемы -- полагался на опыт моих то-варищей так же, как и те, в свою очередь, полагались на меня, когда подписывали письма и заявления на тему эмиграции. Теперь я получил возможность углубить свои знания, ибо мне зачитывали эпикризы тех людей, о которых мы писали. Вот, например, выписка из медицинской карточки Леонида Плюща: "Навязчивая идея необходимости восстанов-ления ленинских норм в партийной жизни. Лечить. Галоперидол, пси-хотерапия... Продолжает настаивать на необходимости проведения чис-ток в партии и комсомоле с целью восстановления ленинских норм. Ле-чить. Галоперидол, психотерапия".

-- Что же, я готов согласиться: мечтать о возврате к нормам ленин-ской демократии -- плохое доказательство нормальности человека. Но является ли это достаточным основанием для помещения его в психуш-ку? -- спрашиваю я, но Солонченко на этот раз глух к иронии.

-- Врачам виднее, -- лаконично отвечает он.

Интересно, что когда благодаря усилиям диссидентов России и дав-лению западной общественности Плюща освободили, в медицинской карточке была сделана следующая запись: "Перестал говорить о полити-ке партии и проявляет беспокойство о жене. Можно временно освобо-дить под ее ответственность"...

На одном из допросов мне предъявляется заявление нашей группы, направленное против уголовных преследований христиан-баптистов. За преподавание детям Библии -- это "преступление" карается по совет-ским законам тюремным заключением сроком до пяти лет -- была осуждена Екатерина Барин, и мы выступили в ее защиту. Солонченко зачитывает мне отрывки из ее уголовного дела.

Вот показания девятилетней школьницы: "Папа и мама приводили меня после школы к тете Кате. Тетя Катя говорила нам, что Иисус Хри-стос учил любить всех людей: и хороших, и плохих. Она давала нам книжки и картинки. Мне нравилось у тети Кати больше, чем в школе. У нее никто не кричит, не дерется, все любят друг друга..."

Бедная девочка, рассказывающая дядям-следователям в присутствии школьного учителя -- чтобы все было по закону! -- о тете Кате... Она не понимает, что дает на добрую тетю свидетельские показания, которые помогут этим дядям посадить тетю Катю в тюрьму. А что чувствуют следователи, допрашивающие таких малышей?

-- Кого же вы из детей делаете? -- не выдерживаю я. -- Новых пав-ликов Морозовых?.. -- А чем это вам не угодил Павлик Морозов? -- удивляется Солонченко. -- Он герой, образец нового человека.

-- Религия, как сказал Маркс, -- опиум для народа, -- вмешивается Илюхин. -- Травить детей никому не позволим.

Следствие переходит к уголовному делу баптиста Серебрянникова, глубокого старика, который сидит за свои проповеди уже в четвертый или пятый раз. Каждый раз на суде он заявляет: "Я исполнял волю Божию и буду продолжать нести слово Божие людям". Серебрянников от-сиживает несколько лет, выходит на волю -- и снова за свое.

-- Ну хорошо, -- говорю я, -- пусть у нас с вами разные взгляды, в том числе и на религию. Но неужели у вас чисто по-человечески не вы-зывает уважения этот старик, так твердо стоящий на своем?

Следователь удивленно смотрит на меня, потом усмехается:

-- Ну ладно, Анатолий Борисович, к чему этот пафос! Не надо при-творяться, будто вы не понимаете, что это шизик!

-- Да почему же? Только потому что он верующий?

-- Слушайте, мы же с вами не дети! Сейчас даже специалисты-пси-хиатры признают, что религиозность -- не что иное как психическое от-клонение. Пока такой ненормальный не мешает окружающим, мы тер-пим, а начинает мешать -приходится изолировать его в тюрьме или больнице.

Солонченко говорит все это совершенно искренне, и я с особой остро-той осознаю: мы с ними -- из разных миров, и как бы КГБ не пытался отгородить меня от моего мира и вовлечь в свой, ничего из этого не вый-дет, ибо между нами -- стена, и нам никогда не понять друг друга.

* * *