Не убоюсь зла

Выслушав версию Липавского, я представил себе, как бы я разволно-вался, возмутился, с каким пылом стал бы оспаривать всю эту чушь, ес-ли бы услышал подобное на допросе в первые дни после ареста. Сейчас же я лишь пытался запомнить ее и проанализировать.

Первая нелепость бросается в глаза сразу же. Действительно, перед отъездом Виталия в Израиль человек десять его друзей, в том числе Александр Яковлевич, Дина, Ида, я и, естественно, "приемный сын" Рубиных Саня Липавский, встретились с Рубиным и обсуждали планы на будущее. Но вот изложить нам идеи, подсказанные Додсом и Попови-чем, Виталий в тот раз никак не мог, ибо эти сотрудники Конгресса по-сетили Москву месяцев через пять после его отъезда.

Теперь -- об инструкциях, якобы посланных нам Рубиным. О том, что имеет в виду Липавский, когда говорит о письмах мне и Лернеру, я могу только догадываться. Но одно письмо, которое он получил от Ин-ны, я видел своими глазами.

Поздно вечером после вечеринки у Запылаевой я сел в машину Ли-павского: Саня обещал отвезти меня к Слепакам, где я тогда ночевал. Заведя мотор, он сказал: "Питер передал мне сейчас письмо от Рубиных", -- развернул его и протянул мне. "Дорогой Саня!" -- сразу броси-лись в глаза первые слова, написанные крупным красивым почерком Инны. Я посмотрел в конец, где обычно просят передать что-нибудь друзьям, для меня был лишь привет. Я вернул листки Липавскому и за-дремал: день оказался очень утомительным.

Было ли письмо, предъявленное мне в ходе следствия, тем самым, я определить не мог. Инна действительно могла написать что-то в таком роде -ведь это была старая идея, заключавшаяся в том, чтобы ставить руководителей НИИ и других предприятий перед выбором: либо не удерживать насильственно своих бывших сотрудников в СССР, либо не рассчитывать на западное оборудование. Но возможно, это и подделка. А узнать правду, сидя в Лефортово, я был не в состоянии.

Возникал и другой вопрос: даже если письмо написано Инной, пол-учил ли его Липавский от Осноса? Теоретически такое тоже могло быть: Питер -ближайший друг Виталия, встречался с ним в Америке перед возвращением в СССР из отпуска. Но почему Липавский показал мне это письмо лишь после того, как Питер с женой уехали?

Я вспомнил свой последний разговор с Осносом по телефону за не-сколько дней до ареста, когда он спросил меня о статье в "Известиях": "Ведь это все, конечно, неправда?" Вспомнил и решил на всякий случай за него заступиться:

-- Никакого письма для Липавского я от Осноса не получал. Только когда Оснос уехал, Липавский сообщил мне, что Питер передал ему письмо от Рубина.

Я ушел на обед, а Липавский остался в кабинете следователя. После перерыва Солонченко задал ему вопрос:

-- Не хотите ли вы что-нибудь добавить к своим показаниям? Саня хотел.

-- Щаранский утверждает, что не брал у Осноса для меня никакого письма. Так вот: не только взял, но и сразу, в квартире Запылаевой, прочел его вместе со мной, а потом мы втроем -- Щаранский, Оснос и я -- обсуждали там же, как собирать шпионскую информацию и переда-вать ее на Запад.

"Что ж, -- подумал я, -- поделом мне. Зачем вмешиваться в кагебешное творчество? Своими комментариями я только распалил их фан-тазию".

Интереснейшим пунктом в показаниях Липавского было его утверж-дение, что списки отказников печатала для меня Лида Воронина. Так вот как КГБ решил непростую задачу связать их составление со мной! Ведь сам я печатать списки не мог -- попросту не умею, значит, это дол-жна была делать моя "сожительница"...

Лида, близкий друг нашей семьи, активно участвовавшая в дисси-дентском движении, предоставила мне в семьдесят шестом году свою маленькую комнатку в центре Москвы, которую я превратил " своего рода штаб: принимал корреспондентов и писал заявления. Именно там четвертого января семьдесят седьмого года во время обыска у меня ото-брали мою самую большую ценность: несколько сотен писем и открыток от Авитали, полученных за два с половиной года разлуки. Но этого им оказалось мало, они решили подкинуть туда еще и списки отказников в доказательство тому, что именно я занимался их составлением.

Из остальных фантазий Липавского я задержался лишь на одной.

Липавский говорит, что передавал Запылаевой по моей просьбе спи-ски, а затем деньги за работу. Но она-то показала, что черновики он приносил от Бейлиной, к тому же никаких денег так и не заплатил! В чем причина расхождений, мне пока неясно. На всякий случай я решил особо внимательно проследить за тем, насколько точно это будет запи-сано в протокол, и задал Липавскому "наивный" вопрос:

-- Вы заявляете, что получили у меня деньги для Запылаевой. Како-ва их судьба?

-- Что значит "какова судьба"? -- возмутился он, по-прежнему по-жирая глазами следователя. -- Передал ей!

Тут вмешался Илюхин. Он, конечно, помнил вчерашние показания Лены и поспешил устранить неувязку:

-- Может, вы только хотели их отдать, но забыли?..