Не все были убийцами (История одного Берлинского детства)

Во время одного из ночных налетов дом Редлихов превратился в руины. Мы с матерью сидели в подвале. Оба Редлиха были приглашены к кому-то на день рождения и еще не вернулись. Этот налет был особенно яростным. Разрывы бомб следовали непрерывно, один за другим. Залпов зениток мы уже не слышали, зато пулеметные очереди и разрывы бомб слышались все ближе и ближе. Отвратительно свистели авиационные мины. Мы уже думали, что налет вот-вот прекратится, как вдруг услышали несколько не очень сильных глухих ударов.

Звук был такой, как будто кто-то стучал в железную дверь. Потом что-то затрещало. Шум шел со стороны сада, и свет, проникавший в подвальное окошко, становился все ярче. Внезапно раздался мощный удар. Пол подвала повело в сторону. На меня посыпались пакеты с мукой и сахаром. Лампочка в подвале погасла. Однако благодаря багровым отблескам в подвальном окне я смог как-то ориентироваться.

«Мама!» — закричал я.

В ответ — ни звука. Хорошо, что подвал не был таким уж большим. Ползая по полу, я шарил вокруг руками, пытаясь отыскать мать, и не переставая звал ее. Наконец я услышал тихий стон.

Ее отбросило к окну. Она слабо шевелилась, постанывая.

«Что с тобой? Ты ранена?»

«Думаю, что нет. Не шуми, тише. Вдруг снаружи люди!»

«Ты ударилась? Где у тебя болит?»

«Меня что-то ударило по голове».

Я ощупью подполз к ней и сел у стены. Положив голову матери к себе на колени, я осторожно ощупал ее лицо.

«Нет, не здесь», — сказала она. — «Мне что-то свалилось прямо на голову. Наверное, одна из бутылок с вином с полки упала».

Я провел рукой по ее голове. Волосы были чуть жестковатые, как солома.

Мать тихо вскрикнула.

«Ну и здоровая же шишка у тебя на затылке!. Нужно проверить — нет ли крови».

«Пощупай еще разок, а потом постарайся на свету рассмотреть свои пальцы».

В подвале становилось все жарче. Я еще раз ощупал затылок матери. Она снова вскрикнула. Осторожно усадив ее у стены, я встал и посмотрел на свои пальцы. Крови на них не было.

«Ну, значит, ничего страшного».

Она попыталась подняться и чуть не упала.

«Наверное, у тебя сотрясение мозга. Или перелом черепа. А может, еще что-нибудь приятное в этом роде».

«Прекрати эти дурацкие шутки!» — рассердилась мать. Я с облегчением вздохнул: сердится — значит, все в порядке.

«Открыл бы ты дверь! Здесь невыносимо жарко».

Я попытался нажать на ручки железной двери подвала. Они были страшно горячие.

«Не могу», — сказал я. — «Дверь заклинило!»

Мать со стоном поднялась и стала рядом со мной. Дотронувшись до двери, она тут же отдернула руки.

«Господи, она же горячая, как печная конфорка! Почему дверь такая горячая?»

«Думаю, наш дом горит. И сад тоже. Другой причины быть не может».

Мы подошли к окну. «Давай», — сказала мать. — «Я приподниму тебя, а ты попытайся расшатать оконную решетку. Вдруг она откроется!»

Мать снова была решительной и собранной. Что за женщина! Она приподняла меня, и я стал осматривать решетку в поисках какого-нибудь шарнира или задвижки. Ничего! Тогда я изо всех сил, обжигая руки, попытался потянуть решетку вниз.

Мать больше не могла держать меня и опустила на пол. Я поискал скамейку, и мы сели.

«Так бы и я могла», — услышал я голос матери. — «И поднимала я тебя зря. Бесполезно».

Жара становилась все невыносимее.

«Если мы еще какое-то время будем оставаться здесь, мы задохнемся».

«Задохнемся?» Мать нервно захихикала. «Я бы этого не сказала. Мы просто зажаримся — так будет вернее».

«Ну, хватит. Кончай шутить! Нам нужно отсюда выйти».

«Да, ты прав. Конечно же, нам нужно отсюда выйти! У нас с тобой два выхода — либо через дверь, либо через окно. Какой из двух мы выберем?»

Она захихикала еще громче.

«У господина Редлиха золотые руки. И дверь, и оконная решетка — наверняка его работа. Сделано на совесть. Мейд ин Джермани».

Хихиканье перешло в истерический смех.

«Гитлер нас везде достанет. Мы не хотим в газовую камеру — теперь мы по его милости можем подохнуть здесь».

Смех перешел в беспомощное всхлипывание.

Я вспомнил о пощечине, которую дал матери, когда незадолго до нашего бегства она потеряла самообладание. На этот раз я просто обнял ее.

«Нам нужно попытаться открыть дверь. Может, мы неправильно поворачивали дверные ручки. Наверное, их нужно поворачивать не вниз, а вверх».

Она не ответила.

«Когда-то ведь огонь погаснет. Не может же гореть вечно!»

Я чувствовал себя совершенно обессиленным. Однажды я слышал, что в подобных случаях дышать нужно неглубоко, чтобы поменьше вдыхать раскаленный воздух. Поэтому я старался не делать глубоких вдохов.

«Огонь сильнее воздуха. И поэтому воздух быстро накаляется».

Я не помнил, кто рассказывал мне это.

Стоявшие на полках бутылки с вином взрывались, как маленькие осколочные бомбы. Руками мы инстинктивно пытались закрывать головы от бутылочных осколков. Однако несколько осколков в меня все-таки попало, да и в мать наверняка тоже.

Но постепенно до моего сознания дошло, что снаружи кто-то барабанит по двери подвала. Я осторожно поднял голову и увидел за оконной решеткой чью-то тень. «Фрау Гемберг!» — услышал я голос Рольфа. Думаю, он кричал уже давно.