Не все ли равно, что думают другие?

Всего лишь короткое письмо перед тем, как мы уедем в Рочестер. У нас каждую среду бывает семинар, на котором кто-то рассказывает о какой-нибудь теме исследований, и время от времени устраивается объединенный семинар с Рочестерским университетом. Сегодня первый раз за это время мы едем на семинар туда.

Сегодня чудесный день, и поездка должна быть прекрасная; Рочестер находится к северо-западу отсюда, на берегах озера Онтарио, и мы едем через какие-то дикие края. Меня берет в свою машину Фейнман, и если мы выживем, это будет безумно весело. Фейнман – человек, который вызывает у меня огромное восхищение: он – первый встреченный мною образец редкой разновидности «коренной американский ученый». Он разработал частную версию квантовой теории – все считают это блестящей работой, и для ряда задач она может оказаться полезнее традиционной версии; он вообще постоянно бурлит новыми идеями, большинство из которых скорее блистательные, нежели полезные, и стоит любой из них чуть продвинуться, как ее затмевает новый всплеск вдохновения. Самый ценный его вклад в физику – это поддержание боевого духа; когда он врывается в комнату со своим очередным озарением и принимается разъяснять его, не скупясь на восклицания и размахивая руками, жизнь как минимум не скучна.

Вайскопф, главный теоретик в Рочестере, тоже интересный и талантливый человек, но самого обыкновенного европейского типа; он из Мюнхена, друг Бете еще со студенческой скамьи.

Событием прошлой недели был визит Пайерлса, который… перед отлетом домой остановился на две ночи у Бете… в понедельник вечером Бете устроил в его честь вечеринку, на которую были приглашены большинство молодых теоретиков. Когда мы пришли, мы были представлены Генри Бете, которому сейчас пять лет, но это не произвело на него ни малейшего впечатления. На самом деле единственное, что он сказал, было: «Хочу Дика! Вы говорили мне, что придет Дик!» В конце концов его уложили спать, поскольку Дик (он же Фейнман) не материализовался.

Где-то через полчаса Фейнман ворвался в комнату, успел сказать только: «Извините, что опоздал, – мне как раз на выходе из дома пришла в голову одна блестящая мысль», – и тут же помчался по лестнице наверх утешать Генри. Разговор прервался, и все собравшиеся слушали доносившиеся оттуда радостные вопли, иногда принимающие форму дуэта, а иногда шумового оркестра в сольном исполнении….

С любовью

Фримен

Урбана, Иллинойс

9 апреля 1981 г.

Дорогая Сара![32]

Я только что провел три чудесных дня с Диком Фейнманом и жалел, что тебя с нами не было. Ни годы – шестьдесят лет, – ни тяжелая операция по удалению раковой опухоли на нем не сказались. Он по-прежнему все тот же Фейнман, которого мы знали в старые времена в Корнелле.

Мы с ним были на небольшой физической конференции, организованной Джоном Уилером в Техасском университете. Уилер почему-то решил провести встречу в дурацком месте под названием «Мир тенниса», это загородный клуб, куда приезжают отдыхать техасские нефтяные миллионеры. Вот так мы там оказались. Все мы жаловались на высокие цены и экстравагантное уродство наших номеров. Но там больше некуда было идти – или мы так думали. Однако Дик думал иначе: он сказал только: «Пошло оно все к черту. Я не собираюсь здесь спать», подхватил свой чемодан и ушел один в лес.

Утром он появился снова и выглядел после ночи под звездами ничуть не хуже. Он сказал, что спал совсем немного, но оно того стоило.

Мы с ним много говорили о науке и о прошлом, совсем как в былые времена. Но теперь у него появилась новая тема для разговоров: его дети. Он сказал: «Я всегда считал, что буду на редкость хорошим отцом, потому что не стану пытаться подталкивать своих детей ни в одном направлении. Я не стану пытаться сделать из них ученых или интеллектуалов, если им этого не захочется. Я буду так же счастлив с ними, если они решат стать водителями грузовика или гитаристами. На самом деле мне бы даже больше хотелось, чтобы они были не учеными, как я, а вышли в свет и сделали что-то реальное. Но они всегда найдут возможность дать сдачи. К примеру, мой сын Карл. Он сейчас в МТИ, на втором курсе, и единственное, чего он хочет в жизни, – это стать, к чертовой матери, философом!»[33]

Пока мы сидели в аэропорту и ждали посадки, Дик вытащил блокнот и карандаш и стал рисовать лица людей, сидящих в зале. Он схватывал их удивительно точно. Я сказал, что жалею, что напрочь лишен дара рисовальщика. Он сказал: «Я тоже всегда считал, что у меня нет никакого дара. Чтобы рисовать такие штучки, никакого дара не требуется»…

Твой

Фримен

17 февраля 1988 г.

Лондон, Англия[34]

Дорогая миссис Фейнман!

Наверное, мы не так часто встречались и плохо помним друг друга. А потому простите мне, пожалуйста, подобную дерзость, но я не мог позволить, чтобы смерть Ричарда прошла незамеченный и не воспользоваться возможностью присоединить к вашему чувству утраты свое.