«Не все то золото…». Фальшивомонетничество в Российской империи. Вторая половина ХVIII – начало XX века

Кир-Дижон, российский консул в Черновицах (Австрия), в своем донесении от 27 января 1876 года писал: «Насколько я мог понять, причины существования охотников производить и распространять фальшивые деньги заключаются в самих законодательствах, но в особенности в не искусстве, равнодушии и небрежности полиций, сыщиков, следователей и проч. открывать их и подвергать заслуженному наказанию; а к тому же в возможности распространителей интимидировать (здесь в особенности) и подкупать первых, черпая для этого средства в самом corpus delicti»[438].

В марте 1879 года правительственный агент Лянге доложил начальству, что в Аахене (Германия) с фальшивыми рублями был задержан французский фабрикант Соломон Розен и его любовница. В акте задержания (21.03.1879) указано: «Содержанка Розена уложила <…> 15 пачек в нарочно приготовленную для этой цели двойную юбку»[439], а «у Соломона нашли в кальсонах пять фальшивых 3-х рублевых билетов». При задержанном находился «запертый на ключ, ручной мешок с 32000 3-х рублевыми билетами» английской работы[440]. Обстоятельства дела требовали провести срочный обыск парижской квартиры коммерсанта-фальшивомонетчика. Однако, писал Лянге: «Парижская полиция хотя и обещала исполнить требование нашего посольства, но на деле этого не доказала. Обыск в квартире Розена и Жарди, не смотря на настойчивые мои заявления о необходимости немедленно приступить к таковому, был сделан лишь поздно вечером при свечах, пересмотр вещей и корреспонденции сделан лишь для формы, поверхностный; лавка Розена совсем не была осмотрена <…> не имея со стороны полиции надлежащей помощи, — добавил агент, — я принужден был прекратить дальнейшие розыски в Париже»[441].

Генеральный консул в Данциге А. Е. Врангель в январе 1881 года предлагал директору департамента внутренних сношений Министерства иностранных дел Ф. Р. Остен-Сакену: «Необходимо было бы прислать в Торн опытного сыщика. Торн — гнездо всякой сволочи и рынок русских фальшивых кредиток». Дипломат рекомендовал «нанять» местного комиссара полиции и передавал слова начальника губернской полиции, который «на днях удивлялся, как это мы в Торне не имеем секретного Агента, и откровенно заявлял, что у них нет ни средств, ни интереса следить за нашими делами, и если это удается, то совершенно случайно»[442].

Обращение к государственным органам власти по дипломатическим каналам также не всегда вызывало понимание и не приводило к положительным результатам. Как писал в 1873 году министр внутренних дел министру финансов o разоблачении группы фальшивомонетчиков в Молдавии: «После многочисленных настояний с нашей стороны, Румынское правительство решилось командировать на место доверенное лицо. По прибытии его на место, некоторые из преступников скрылись, другие задержаны, но без значительных доказательств»[443]. Чиновник особых поручений Сераковский в рапорте (от 15.07.1881) товарищу министра финансов П. Н. Николаеву между прочим заметил: «Иностранные власти по своей инициативе, без периодического активного участия нашего правительства ничего не предпримут для обнаружения делателей и распространителей фальшивых кредитных билетов, в справедливости такого вывода я убедился еще в 1877 году, когда из Калиша по поручению Варшавского генерал-губернатора, по согласованию министерств финансов и полиции, начал производство розысков за границею»[444].

Подделка российских денег в целом не осуждалась и общественным мнением западноевропейских государств. Некоторые добропорядочные обыватели, не считая «фабрикацию» российских денег злодеянием, вполне могли сами поучаствовать в запретных сделках, если это сулило какую-либо выгоду. А. Франкенштейн в упомянутом выше рапорте сообщал, что во многих городах Бельгии в меняльных лавках появились фальшивые 25-рублевые кредитные билеты. Распространителей задержали. «Второстепенные» бельгийские газеты сообщили своим читателям все подробности задержания этих фальшивомонетчиков. «На второй день после появления сих статей в печати, — писал чиновник, — в меняльную лавку Г. Мише (Michez) в Брюсселе прибыл неизвестный приличного вида человек, с желанием купить русские кредитные билеты. В разговоре с ним Мише упомянул, что в его конторе еще находятся фальшивые русские бумажки. Неизвестный предложил выкупить их тотчас же за условленную цену по 2 ½ франка за рубль. Мише согласился и продал фальшивые бумажки, требуя при том от покупщика письменного удостоверения в том, что контора предупредила его о подложности проданных билетов»[445]. Знал ли владелец меняльной лавки, что торговля фальшивыми банкнотами противозаконна? Без сомнения. Отказался ли он от незаконной сделки? Отнюдь. Только вытребовал у посетителя для подтверждения своей «добропорядочности» расписку. Конечно, нельзя утверждать, что данный случай является образцом характерного поведения жителей Брюсселя. Возможно даже, что такой предусмотрительный и расторопный господин Мише был один на всю Бельгию. Но все же…