– Что целители? Те, к кому могу, руками развели. Мол, неоперабельный и стадия такая, что смысла нет. Поздненько спохватился. Ну и хрен с ним. Стало быть, на роду мне так написано. За все… Начальник мой велел к мозгоправу идти. Мы тогда в замятню как раз угодили, меня поранило, ну и в госпитале оказался. А он и сказал, что, мол, Господь так постановил, что без мозгоправа никак. Я и пошел. А мозгоправ уже и выявил… В общем, мне немного оставалось, чтоб вовсе перестать быть на человека похожим… Вы чаек-то пейте.
Бекшеев посмотрел на кружку.
Отказаться?
А если они вообще ошибаются? Во всем? Если имеет место преступный сговор…
Чай был горьким.
– Я мог бы убить. Но… давно уже. Еще там, с мозгоправом. Умеют они копаться… разбирали… Сложнее всего – признать себе, что ты стал такой же нелюдью, как эти… Да, я не детей с женщинами… хотя и по женщинам работать случалось. Но, – Тихоня посмотрел на свои руки, – когда… понимаешь, что ты творил. И понимаешь, что это все… что не изменить. Ничего не изменить, тогда и вправду в петлю тянет.
Он поглядел на дверь.
Отсюда тела не видно. Но оно там. И забыть об этом не выходит. Какого они вообще чаепитие устроили? С другой стороны, Бекшеев многое узнал.
Кажется.
– Когда диагноз поставили, оно как-то даже легче стало… все одно помру. Не больно. И больно особо не будет. У меня ж чувствительность снижена. А тут вроде как и за дело. Я мучил. Меня мучает. Все это правильно.
Ни хрена не правильно.
– И убивать… зачем мне убивать кого-то?
– Не знаю, – честно сказал Бекшеев.
– Вот… и я не знаю. Была бы причина, я бы легко… наверное. Давно уже не пробовал, но да, легко… Мне нельзя. Понимаешь? Еще одна смерть, и я тварью стану. Это как… слышал сказки про оборотней? Которые в лютую луну рождаются? И растут, растут, себя не ведая. А потом раз, на другую такую же лютую луну, разум теряют, обретая обличье звериное…
– Мне в детстве другие читали.
– Бывает… у нас в деревне сказывали. Так вот, такой всех задерет, кто рядом окажется. А попробует крови человечьей, уже никогда человеком стать не сможет. И я вот, как он… может, даже и он…
Хлопнула дверь.
И нервный визгливый голос произнес:
– Я требую ответа!
– Это еще что за шут гороховый? – Тихоня чай допил и поднялся.
Оборотень?
А может… В некоторых сказках оборотня любовь исцеляла, та, истинная, которая с каждым раз в жизни случается. И как знать, не искал ли ее Тихоня?
– Это не шут. – Сапожник чай не столько пил, сколько руки грел. – Это поверенный…
И не ошибся.
– Вы! – Епифан Сигизмундович выглядел потрепанным. На его пальто пестрели темные пятна. К животу он по-прежнему прижимал портфель, а вот очки сбились набок. И лысина блестела от дождя. – Вы… вы не имеете права!
– На что?
– Где княжич?!
– Знаете, – Бекшеев чай все же допил, – мне тоже очень хотелось бы знать, а где ваш княжич?
Глава 34. Императрица
«В обновленном журнале «Красавица» любая женщина найдет не только советы по домоводству и рецепты для домашнего стола, но и описание и цветные фотоснимки последних новинок моды, а также актуальные выкройки…»
До дома Бекшеевых я добралась быстро. Городок-то небольшой, пусть и считается, что на Дальнем десять тысяч живут, но треть из них, если не половина, обретается в рыбацких деревушках да на хуторах.
Дождь крепчал.
И ветер добавился. Оно-то по зиме и нормально, но, если погода и дальше гулять станет, паром не рискнет выходить.
Плохо это? Хорошо?
Просто отметила.
Дом Бекшеевых мок под дождем, как и окрестные. А вот дверь оказалась не заперта.
– Эй, есть тут кто?
Пустота.
И тишина. А Девочка заворчала и, отряхнувшись – брызги с шерсти полетели во все стороны, – затрусила куда-то вглубь дома. На паркете остались следы.
– Извини, – сказала я в пустоту.
Было чувство, что смотрят.
И сердятся.
– Она не специально. И я…
– Мамочки! – Истошный вопль заставил поспешить.
– Назад! – рявкнула я.
Девица успела забраться на стол.
Незнакомая.
Молоденькая. Лицо круглое, веснушками усыпано густо. Носик приподнят. Волосы заплетены в косу, а коса – ниже пояса. Платье черное. В руках – метелка из перьев.
В глазах – ужас.
А ведь Девочка не трогает. Отошла даже. Плюхнулась на задницу и скалится во всю пасть. Улыбается. Довольная, стало быть. Мол, погляди, кого я нашла.
– Ты кто? – спросила девицу.
– М-матильда. М-можно М-мотя. – Она прижала метелку к груди. – Я тут… п-прибираюся.
– Слезай со стола.
– А… она не вкусит?
– Не вкусит. – Я прихватила Девочку за загривок. Все-таки с ошейником что-то да делать надо. – Она воспитанная. И понимает.
– Ага…
Кажется, мне не слишком поверили.
– Княгиня дома?
– Княгиня? – Глаза Моти стали еще больше и круглее. – Всамделишная? То-то важнючая такая… мамка ни вжисть не поверит!
– Дома? – повторила я вопрос.