Не выпускайте чудовищ из шкафа

– Избалованная девочка, которая никогда-то ни в чем не знала отказа. И мальчишка, который с малых лет привык горбатиться и по-другому жить не умеет. Он и от нее ждал бы, что она тоже станет работать. И она бы стала. Из большой любви. Из большой любви часто совершают большие глупости. Но ее не хватило бы надолго. Как и этой любви. Любовь вообще продукт скоропортящийся. – Зима разламывала уголь руками. И ладони ее покрылись толстой пылью. – Вон, глянь, – сказала она, приподняв лампу. – Видишь?

– Что?

– Уголь. Он его стащил. Угля здесь нет, его покупают. Яжинский вот покупает, чтобы скотники топить. Козы – твари выносливые, но все одно тепло любят. А Мишка украл уголь. И матрасы эти. Садись, к слову. И раздевайся.

– Я… – Предложение прозвучало до крайности двусмысленно.

А потом подумалось, что ситуация никакой двусмысленности не предполагает.

Он и вправду замерз.

– В мокрой одежде человек быстрее остывает. Сейчас костер разложим. Большого не выйдет, воздуха тут, как ни крути, маловато. Мишка сюда частенько заглядывал, вот и обустроил местечко.

Бекшеев стащил мокрую куртку. Ботинки.

А Зима кинула одеяло, пропахшее землей и чем-то еще, травами какими-то, что ли? Оно было старым и пыльным и наверняка хранилось где-то на чердаке, где до него добрались мыши.

Но ничего, между замерзнуть до смерти или закутаться в одеяло, пахнущее мышами, Бекшеев выберет одеяло.

– А вот ее не приводил…

– Далековато от города.

– И это тоже… Но где-то они должны были встречаться. Для нее это наверняка было игрой. Интересной. Такой, в которую дома играть не разрешают.

– Вы так уверенно говорите.

– А ты опять выкаешь. Да раздевайся толком уже. И огня дай.

Огня Бекшеев дал, но тот долго не хотел закрепляться на угле, то и дело норовя погаснуть, но в конце концов соизволил расползтись синеватой шапкой.

Теплее не стало.

Раздевшись до подштанников, Бекшеев завернулся в одеяло по самые уши. И все одно била мелкая дрожь.

– А вы? То есть ты. Ты не собираешься…

– Я не так и вымокла. Да и привычная. – Она пожала плечами. – У ищеек немного другой метаболизм. Нам так объясняли. В теории я и на снегу пролежать пару часов могу без особых последствий. – И глянула так, печально. – Ближе двигайся.

– И все-таки… ты не можешь знать, что у них не получится. Ты, конечно, знакома с этой девочкой…

– Видела пару раз. Ей пятнадцать вроде. Или около того. – Она вытянула руки над огнем. – И да, знать я не могу. Никто не может. Даже у Софьи всегда остаются… вероятности. Но предположить – предположу. Мишка ее любил, да… и она его. Наверное. Но если у него всерьез, его учили с малолетства, что все всерьез, поэтому он и вляпался во все, то она скорее играет в любовь. В приключения…

А закончилась эта игра смертью.

– Этот ход ведь рядом, так? С местом, где мальчишку убили? – Бекшеев счел за лучшее сменить тему. – И могло быть так, что шел он именно сюда?

– Пожалуй. – Зима вдруг подвинулась и оказалась рядом. А еще коротко свистнула, и к другому боку Бекшеева прижалась тварь. – А ведь и вправду… Смотри, если Мишка шел сюда. А тот, кого он встретил… допустим, там тоже был проход. Но Мишка его не видел. Там ведь кусты, щетка, и стоят плотно. Камни опять же. Тут порой в трех шагах не увидишь, что у тебя под ногами. Так вот, он и ходил… зачем ему искать что-то, если лаз имелся? Так?

Тепло проникало в тело.

Зверь был горячим, что печка, и, когда Бекшеев сунул руку в шерсть, только вздохнул и повернув к нему голову. Дотянулся и лизнул лицо.

– Он и ходил туда-сюда себе… пока не наткнулся на этого… на второго.

Который тоже появлялся здесь нечасто, иначе заметил бы Мишку много раньше. А он заметил, когда стало поздно… И что он делал?

Что-то такое, что было бы сложно объяснить.

Или не хотел афишировать само свое присутствие в лесу?

Тоже возможно.

– А тот испугался и убил Мишку. Потом сбросил со скалы. И обвалил ход. Там. Он пришел под землей и ушел под землей. Но… если ход обвалил, то этот ход был не единственным. – В отличие от Мишкиного. – Нам нужен план, – заключила Зима. – Шахт. Толковый. И чем новее, тем лучше. И еще с Сомовой поговорить. Вряд ли, конечно, но… вдруг что-то да знает?

– Идет. – Бекшеев понял, что дрожь почти отступила.

И да, сидеть так тепло. Наверное, даже лучше внизу, чем наверху. Только…

А если лаз засыплет?

Что тогда?

– Мне другое интересно, – Зима подавила зевок, – как он их сюда приводил?

– Кто и кого?

– Убийца. Женщин. Кровь ведь женская… Как?

Бекшеев развернул одеяло.

– Залезай. Вдвоем и вправду теплее. – На него посмотрели с сомнением. – А куртка твоя тоже промокла. Нам еще завтра возвращаться. И убийцу ловить.

– Зануда ты. – Но куртку Зима стянула. – Слушай… а тебя все это вообще не пугает?

– Что именно? Я, конечно, недолюбливаю замкнутые пространства, но не до такой степени, чтобы ударяться в панику.

– Я не про то. – Зима склонила голову. – Я ведь все еще не совсем… Многие пугаются. Почему-то. Мозгоправ объяснял, что это… как его… инстинктивное отвращение. Что-то там с пропорциями связанное. Черты лица меняются, пропорции тоже. Ну и люди узнают в нас нелюдей. Вот. И боятся.