– Я не заметил, – вынужден был признать Бекшеев. – Но я вообще невнимательный.
Наденьку это очень обижало. Она ведь старалась.
Сервируя ужины. Или обеды. Сочиняя их.
Подбирая столовый фарфор, который будет гармонировать со скатертью, а скатерть – подчеркнет красоту серебряных колец, тех, что для салфеток куплены. Прически. Платья. Макияж.
А он не замечал.
– Извини.
– За что? За то, что не шарахаешься? Одинцов… он вот долго привыкал. Это невозможно не заметить.
– Ну… – Бекшеев притянул поближе тварь, которая в теории тоже должна была внушать инстинктивный ужас, но как-то пообвыкся, что ли. – У меня мозговые функции нарушены. Может, поэтому.
– Может…
– А что до вопроса, то они все переписывались. Знаешь эти страницы брачных объявлений? Так вот, насколько я узнал, они все кому-то писали. Причем много. Получали письма тоже. И отправляли. И когда их приглашали на свидание, то у них и сомнений не возникало.
– Письма…
– Разные. Не только по имени. Как будто… разные люди писали. И имена тоже разные. Те, что удалось установить. Письма не всегда оставались. Иногда их забирали с собой. Чаще всего забирали. А те, что были, в них ничего интересного. Обычное… о любви, об одиночестве. Стихи. Чужие. Тоже разные. – И он замолчал, обдумывая. – Кулон. Из альбита. Подарок. Причем камень дикий, без клейма. И не обработан толком, так, шлифовка просто. Но по камню я и установил, откуда он родом. Там что-то с примесями. Они в каждом месторождении уникальны. Мне так и объяснили. Вот и приехал. Искать черную кошку в темной комнате.
– Газета, стало быть… брачных объявлений, – протянула Зима подбираясь.
– Но все одно не понятно. Ладно, можно заманить девушку в Лезинск. Там жителей за сто тысяч точно, поэтому если не искать, то никто и не запомнит. Но дальше? Если они прибывали на Дальний, то… как?
А ведь кроме Дальнего, куда девушки последовали бы за своим женихом, оставался лес. Темный, неуютный.
И подземелья.
И… можно, конечно, оглушить. Но дальше что? Далеко не все пропавшие субтильны, а с грузом далеко не уйдешь.
Только если…
Капля крови.
И запонка оторванная.
Ментальный подавитель. Одно к одному.
– Письма, – повторила Зима. – Долбаные письма… и объявления… Ник-Ник, сколько себя помню, ищет одинокую богатую вдову, готовую взять его на содержание… Читает газеты. Точнее, эти вот колонки. И письма… он пишет им письма.
Она закрыла глаза.
И выдохнула резко. А потом сказала:
– Спи. Утро вечера… завтра прижмем этого засранца.
Глава 29. Туз мечей
«На улице светит солнце, куда-то спешат люди, разговаривают, спорят, а я одиноко сижу у окна и смотрю на них. Не радует меня свет солнца, ничто не радует… Мне уже скоро 28 лет, проходит молодость, лучшие годы жизни. Боюсь, что скоро стану злой старой девой».
Письма.
Ник-Ник… газеты его, которые он раскладывал на столе, при этом постоянно ворча, что стол этот опять изгваздали. И вообще, в участке бардак.
А жизнь дерьмо.
И дождь снаружи.
Гребаные стихи. Письма… папка его, которую видели все. Чернильница, единственная, пожалуй, дорогая вещь. Мы ее с Софкой подарили, нашли в том самом ненужном кабинете…
…Ник-Ник проходил по комнатам и оглядывался, не скрывая зависти.
– Богато устроились. – И в кабинет заглянул. – С телефоном своим. Ишь… много он тебе отвалил?
– Изрядно, – не стала врать я.
За прошедшее время Ник-Ник изменился мало, разве что веса набрал чутка. И больше не напоминал ожившего покойника.
– Ух ты… – Он дотянулся до письменного набора, состоявшего из серебряного подноса, на котором нашлось место большой чернильнице, малой походной, а еще хрустальной бутыли с чернилами и коробочке с перьями.
Тоже серебряными.
– Красота-а-а… – Его голос даже дрогнул, и впервые я почуяла, что это восхищение – искреннее.
Серебро украшали чеканные цветы и полированные вставки из янтаря.
И как-то в тот момент мне стало… тошно, что я сказала:
– Забирай.
– Чего? – Ник-Ник поспешно руку отдернул. – Не нуждаюсь в подачках.
– И не надо. Ты ж меня прикрыл недавно, когда Хромого брали… вот считай и… На кой она тебе?
– Письма писать буду. – Ник-Ник явно колебался. И желание обладать этой чудесной вещью боролось в нем с гордостью. – Бабе… найду какую, по объявлению… небось сейчас мужиков мало. А ты, Тьма, дура, что своего упустила.
– Не он это, – сказала я тихо. – Это не он…
Встрепенулся Бекшеев, придремавший было, зевнул. Вот правильно человек делает. И мне бы последовать примеру, а не маяться воспоминаниями.
– Почему?