Не выпускайте чудовищ из шкафа

– Но если брать все вместе. Лодку… или весельная, или моторная. Женщины… на вокзале он не стал бы рисковать. Людей много, вдруг в толпе кто лишний бы? Заметил бы? Нет, стало быть… не Лютик. Да и потом… у него ревматизм, ему по горам тяжело бы. Медведь? Он почти все время при Ниночке. Так что нет, не отлучался, да и…

Не хочу верить.

– Ник-Ник, Тихоня. Сапожник. Молчун.

Четыре имени.

И четыре человека.

Ничего. Выберемся, я каждого обнюхаю.

Или не я?

Я дотянулась до загривка своей твари.

– Она, конечно, не пошла под землю, но ведь след взяла, – сказала я Бекшееву. – А значит, и запомнила.

И все-таки, кто?

Глава 30. Влюбленные

«…из того, что достоверно удалось узнать, то главную роль в новой постановке получила Н., что породило немало слухов. Мы признаем, что она весьма хороша собой, но будет ли достаточно одной лишь красоты, чтобы исполнить столь сложную роль? И что стоит за этим назначением? Будет ли зритель поражен расцветшим талантом Н., как ему то обещают, или же разочарован, поскольку дело не столько в таланте, сколько в покровителях этой красавицы».

«Сплетник»

Влажная одежда пропиталась дымом, и Бекшеев, натягивая ее, не мог отделаться от мысли, что и он сам тоже пропитался этим вот угольным, черным горьковатым дымом.

Ничего.

Притерпелось. И вторая банка консервов, вскрытая здесь же, показалась отличнейшим завтраком. А снаружи было тихо. Странно. Еще недавно ветер гудел. А теперь тишина.

Небо ясное.

Сизое.

Солнце медленно поднимается из морских глубин. И красиво настолько, что сердце замирает. А он вдруг чувствует себя живым. По-настоящему. Воздух ледяной. И мороз звенит, спешит разгладить колючий мех инея на ветках деревьев.

– Хорошо! – Зима потянулась. – Ну, пошли… будем надеяться, повезет.

– В чем?

Тварь отряхнулась и бодро затрусила вперед.

– Увидишь. Буря – это так себе…

И через сотню шагов путь преградила огромная сосна, вывернутая с корнем. Корни эти черными щупальцами торчали в небеса, а огромные, изломанные ветви придавили прочие деревья.

Земля, слегка схваченная морозцем, хрустела. Но корка была тонкой, и, проломив ее, ноги проваливались во влажную теплую жижу и так и норовили разъехаться. И один раз Бекшеев все же не удержался, рухнул на колени, руками в эту грязь.

Встал.

Сдержал ругательство. И…

– Под ноги гляди, – Зима тотчас оказалась рядом, – тут порой землю сдвигает. Оползни случаются или вот промоины. Хотя их, смотри или нет, не увидишь. Эй, давай вперед.

И тварь затрусила быстрее.

До грузовичка они в конечном итоге добрались.

Повезло.

И что он остался на месте, тоже повезло. И что ни одно из деревьев, рухнувших этой ночью, не упало на машину. Она чуть просела, обзавелась грязною коркой, но внутри было сухо.

И мотор завелся.

Дернулись колеса, разбрасывая мелкую грязь. В какой-то момент показалось, что все, что любому везению свой предел положен, но грузовичок дернулся, всхрапнул и медленно пополз по склону.

– Теперь скрести пальцы на удачу, – буркнула Зима, глядя на дорогу.

Бекшеев скрестил.

Не в пальцах дело, конечно, но на дорогу они выбрались. А там уже до города если, то вовсе рукой подать.

– Я к себе, – Зима высадила его возле дома, – переодеться. Да и вообще… Потом к Нику зайду. Я… сама поговорю с ним, ладно?

– Если он убийца, то это может быть опасно.

– Я тоже убийца.

– У него подавитель.

– А у меня тварь. И да, на ищеек ментальные штучки почти не действуют. Так, отпугнуть могут, но и только.

Не послушает.

И надо потребовать. Запретить…

– Не стоит. – Зима оглянулась на кузов, где лежала тварь. – Мы справимся. А ты… ты попытайся связаться с берегом. Вдруг да телеграф все-таки работает. И с Сомовым поговори. Со мною он откровенничать не станет.

– Думаешь, со мной будет?

Вместо ответа Зима лишь плечами пожала.

– А ты попробуй. Вы с ним одного поля… ну и… он дочку в Петербург собирался отправить. А твоего влияния вполне хватит, чтобы поездка, скажем так, не слишком удалась.

– Предлагаешь угрожать тем, что испорчу ребенку жизнь? Это низко.

– Зато эффективно. И портить я не предлагаю. Только угрожать. Иди уже, а то матушка волнуется.

Матушка была у себя.

И вышла встречать. Оглядела с головы до ног. Вздохнула…

– Мне, конечно, хотелось, чтобы ты больше времени на свежем воздухе проводил, – сказала она, – но ты как-то слишком уж превратно все понял.

– Просто так получилось. – Настолько виноватым Бекшеев себя не ощущал…

Пожалуй, никогда не ощущал. Даже в тот раз, когда, сбежав из дому, вернулся незадолго до рассвета адски пьяным и жаждущим совершить какой-нибудь подвиг.

Например, цветы подарить.

С клумбы.

Тогда пострадали коллекционные матушкины розы, но сейчас вот…