Читаем Не вышел из боя полностью

Уходим под воду в нейтральной воде.

Мы можем по году плевать на погоду,

А если накроют – локаторы взвоют

О нашей беде.

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души!

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше –

Наш SOS всё глуше, глуше.

И ужас режет души

Напополам…

И рвутся аорты, но наверх – не сметь!

Там, слева по борту, там, справа по борту,

Там, прямо по ходу – мешает проходу

Рогатая смерть.

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души!

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше –

Наш SOS всё глуше, глуше.

И ужас режет души

Напополам…

Но здесь мы на воле – ведь это наш мир!

Свихнулись мы, что ли, – всплывать в минном поле?!

– А ну, без истерик! Мы врежемся в берег, –

Сказал командир.

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души!

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше –

Наш SOS всё глуше, глуше.

И ужас режет души

Напополам…

Всплывём на рассвете – приказ есть приказ, –

Погибнуть во цвете уж лучше при свете.

Наш путь не отмечен. Нам нечем… Нам нечем!..

Но помните нас!

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души!

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше –

Наш SOS всё глуше, глуше.

И ужас режет души

Напополам…

Вот вышли наверх мы. Но выхода нет!

Вот – полный на верфи! – Натянуты нервы,

Конец всем печалям, концам и началам – мы рвёмся

к причалам

Заместо торпед!

Спасите наши души!

Мы бредим от удушья.

Спасите наши души!

Спешите к нам!

Услышьте нас на суше –

Наш SOS всё глуше, глуше.

И ужас режет души

Напополам…

<p><strong>ОХОТА НА ВОЛКОВ</strong></p>

Рвусь из сил – и из всех сухожилии,

Но сегодня – опять, как вчера:

Обложили меня, обложили –

Гонят весело на номера!

Из-за елей хлопочут двустволки –

Там охотники прячутся в тень, –

На снегу кувыркаются волки,

Превратившись в живую мишень.

Идёт охота на волков, идёт охота –

На серых хищников, матёрых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу – и пятна красные флажков.

Не на равных играют с волками

Егеря – но не дрогнет рука, –

Оградив нам свободу флажками,

Бьют уверенно, наверняка.

Волк не может нарушить традиций.

Видно, в детстве – слепые щенки –

Мы, волчата, сосали волчицу

И всосали: нельзя за флажки!

И вот – охота на волков, идёт охота –

На серых хищников, матёрых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу – и пятна красные флажков.

Наши ноги и челюсти быстры, –

Почему же, вожак, – дай ответ –

Мы затравленно мчимся на выстрел

И не пробуем – через запрет?!

Волк не может, не должен иначе.

Вон кончается время моё:

Тот, которому я предназначен,

Улыбнулся – и поднял ружьё.

Идёт охота на волков, идёт охота –

На серых хищников, матёрых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу – и пятна красные флажков.

Я из повиновения вышел –

За флажки – жажда жизни сильней!

Только сзади я радостно слышал

Удивлённые крики людей.

Рвусь из сил – и из всех сухожилий,

Но сегодня не так, как вчера:

Обложили меня, обложили –

Но остались ни с чем егеря!

Идёт охота на волков, идёт охота –

На серых хищников, матёрых и щенков!

Кричат загонщики, и лают псы до рвоты,

Кровь на снегу – и пятна красные флажков.

<p><emphasis>1968</emphasis></p><p><strong>И вкусы и запросы мои странны…</strong></p>

И вкусы и запросы мои странны,

Я экзотичен, мягко говоря:

Могу одновременно грызть стаканы

И Шиллера читать без словаря.

Во мне два «Я», два полюса планеты,

Два разных человека, два врага.

Когда один стремится на балеты –

Другой стремится прямо на бега.

Я лишнего и в мыслях не позволю,

Когда живу от первого лица.

Но часто вырывается на волю

Второе «Я» в обличье подлеца,

И я борюсь, давлю в себе мерзавца.

О, участь беспокойная моя!

Боюсь ошибки – может оказаться,

Что я давно не то второе «Я».

Когда в душе я раскрываю гранки

На тех местах, где искренность сама, –

Тогда мне в долг дают официантки

И женщины ласкают задарма.

Но вот летят к чертям все идеалы,

Но вот я груб, я нетерпим и зол.

Но вот сижу и тупо ем бокалы,

Забрасывая Шиллера под стол.

.. А суд идёт, весь зал мне смотрит в спину.

Вы, прокурор, вы, гражданин судья,

Поверьте мне, не я разбил витрину,

А подлое моё второе «Я».

И я прошу вас: строго не судите,

Лишь дайте срок (но не давайте срок!)

Я буду посещать суды как зритель

И в тюрьмы заходить на огонёк.

И я клянусь вам искренне, публично:

Старания свои утрою я –

И поборю раздвоенную личность

И – не моё – моё второе «Я».

Я больше не намерен бить витрины

И лица граждан – так и запиши!

Я воссоединю две половины

Моей больной, раздвоенной души.

Искореню, похороню, зарою,

Очищусь, ничего не скрою я!

Мне чуждо это «Я» моё второе…

Нет! Это не моё второе «Я».

[1968]

<p><strong>НОТЫ</strong></p>

Я изучил все ноты от и до,

Но кто мне на вопрос ответит прямо?

Ведь начинают гаммы с ноты «до»

И ею же заканчивают гаммы.

Пляшут ноты врозь и с толком.

Ждут до, ре, ми, фа, соль, ля и си, пока

Разбросает их по полкам

Чья-то дерзкая рука.

Известно музыкальной детворе, –

Я впасть в тенденциозность не рискую,

Что занимает места нота «ре»

На целый такт и на одну восьмую,

Какую ты тональность ни возьми –

Неравенством от звуков так и пышет!

Одна и та же нота, скажем, «ми»,

Звучит сильней, чем та же нота – выше.

Пляшут ноты врозь и с толком.

Ждут до, ре, ми, фа, соль, ля и си, пока

Разбросает их по полкам

Чья-то дерзкая рука.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное