Читаем Не вышел из боя полностью

Выходит – всё у нот, как у людей,

Но парадокс имеется, да вот он:

Бывает, нота «фа» звучит сильнее,

Чем высоко поставленная нота.

Вот затесался где-нибудь бемоль,

И в тот же миг, как влез он беспардонно,

Внушавшая доверье нота «соль»

Себе же изменяет на полтона.

Пляшут ноты врозь и с толком.

Ждут до, ре, ми, фа, соль, ля и си, пока

Разбросает их по полкам

Чья-то дерзкая рука.

Сел композитор, жажду утоля,

И грубым знаком музыку прорезал.

И нежная, как бархат, нота «ля»

Свей голос повышает до диеза.

И, наконец, Бетховена спроси:

Без ноты «си» нет ни игры, ни пенья.

Возносится над всеми нота «си»

И с высоты взирает положенья.

Пляшут ноты врозь и с толком.

Ждут до, ре, ми, фа. соль, ля и си, пока

Разбросает их по полкам

Чья-то дерзкая рука.

Не стоит затевать о нотах спор,

Есть и у них тузы и секретарши.

Считается, что в си-бемоль минор

Звучат прекрасно траурные марши.

А кроме этих подневольных нот

Ещё бывают ноты-паразиты.

Кто их сыграет? Кто их пропоёт?..

Кос нами – Бог, а с ними – композитор!

Пляшут ноты врозь и с толком.

Ждут до, ре, ми, фа, соль, ля и си, пока

Разбросает их по полкам

Чья-то дерзкая рука.

1967–1968

<p><strong>Один музыкант объяснил мне пространно…</strong></p>

Один музыкант объяснил мне пространно,

Что будто гитара свой век отжила, –

Заменят гитару электроорганы,

Электророяль и электропила.

Но гитара опять

Не хочет молчать –

Поёт ночами лунными,

Как в юность мою,

Своими семью

Серебряными струнами!..

Я слышал вчера – кто-то пел на бульваре:

И голос уверен, и голос красив…

Но мне показалось – устала гитара

Звенеть под его залихватский мотив.

И всё же опять Не может молчать –

Поёт ночами лунными,

Как в юность мою,

Своими семью

Серебряными струнами!..

Электророяль мне, конечно, не пара, –

Другие появятся с песней другой.

Но кажется мне, не уйдём мы с гитарой

В заслуженный и нежеланный покой.

Гитара опять

Не хочет молчать –

Поёт ночами лунными,

Как в юность мою,

Своими семью

Серебряными струнами.

<p><strong>МНЕ ТУДА НЕ НАДО</strong></p>

В который раз лечу Москва – Одесса…

Опять не выпускают самолёт.

А вот прошла, вся в синем, стюардесса, как принцесса,

Надёжная, как весь гражданский флот.

Над Мурманском – ни туч, ни облаков,

И хоть сейчас лети до Ашхабада.

Открыты Киев, Харьков, Кишинёв,

И Львов открыт – но мне туда не надо.

Сказали мне: «Сегодня не надейся,

Не стоит уповать на небеса».

И вот опять дают задержку рейса на Одессу,

Теперь – обледенела полоса.

А в Ленинграде с крыши потекло!

И что мне не лететь до Ленинграда?!

В Тбилиси – там всё ясно, там тепло,

Там чай растёт, по мне туда не надо.

Я слышу: «Ростовчане вылетают!»

А мне в Одессу надо позарез,

Но надо мне туда, куда меня не принимают, –

И потому откладывают рейс.

Мне надо, где сугробы намело,

Где завтра ожидают снегопада!

А где-нибудь всё ясно и светло,

Там хорошо, но мне туда не надо.

Отсюда не пускают, а туда не принимают –

Несправедливо, муторно, но вот

Нас на посадку скучно стюардесса приглашает,

Похожая на весь гражданский флот,

Открыли самый дальний закуток,

В который не заманят и награды!

Открыт закрытый порт Владивосток,

Париж открыт – но мне туда не надо.

Взлетим мы, распогодится – теперь запреты снимут.

Напрягся лайнер, слышен визг турбин,

Но я уже не верю ни во что, меня не примут –

У них найдётся множество причин.

Мне надо, где метели и туман,

Где завтра ожидают снегопада!..

Открыты Лондон, Дели, Магадан –

Открыли всё, но мне туда не надо.

Я прав: хоть плачь, хоть смейся, но опять – задержка

рейса,

И нас обратно к прошлому ведёт

Вся стройная, как «ТУ», та стюардесса мисс Одесса,

Доступная, как весь гражданский флот.

Опять дают задержку до восьми –

И граждане покорно засыпают.

Мне это надоело, чёрт возьми –

И я лечу туда, где принимают!..

[1968]

<p><strong>ЕЩЁ НЕ ВЕЧЕР</strong></p>

Четыре года рыскал в море наш корсар.

В боях и штормах не поблекло наше знамя.

Мы научились штопать паруса

И затыкать пробоины телами.

За нами гонится эскадра по пятам.

На море штиль, и не избегнуть встречи.

Но нам сказал спокойно капитан:

– Ещё не вечер, ещё не вечер!

Вот развернулся боком флагманский фрегат,

И левый борт окрасился дымами.

Ответный залп – на глаз и наугад.

Вдали пожар и смерть. Удача – с нами!

Из худших выбирались передряг,

Но с ветром худо, да и в трюме – течи,

А капитан нам шлёт привычный знак:

– Ещё не вечер, ещё не вечер!

На нас глядят в бинокли, в трубы сотни глаз

И видят нас, от дыма злых и серых,

Но никогда им не увидеть нас

Прикованными к вёслам на галерах!

Неравный бой. Корабль кренится наш.

Спасите паши души человечьи!

Но крикнул капитан: – На абордаж!

Ещё не вечер! Ещё не вечер!

Кто хочет жить, кто весел, кто не тля –

Готовьте ваши руки к рукопашной!

А крысы пусть уходят с корабля –

Они мешают схватке бесшабашной!

И крысы думали: «А чем не шутит чёрт?!»

И тупо прыгали, спасаясь от картечи.

А мы с фрегатом становились к борту борт.

Ещё но вечер. Ещё но вечер!

Лицо в лицо, ножи в ножи, глаза в глаза!

Чтоб не достаться спрутам или крабам,

Кто с кольтом, кто с кинжалом, кто в слезах.

Мы покидали тонущий корабль.

Но нет! Им не послать его на дно –

Поможет океан, взвалив на плечи,

Ведь океан-то с нами заодно!

И прав был капитан – ещё не вечер.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное