Читаем Не вышел из боя полностью

<p><strong>МАРШ АКВАЛАНГИСТОВ</strong></p>

Нас тянет на дно, как балласты.

Мы цепки, легки, как фаланги,

А ноги закованы в ласты,

А наши тела – в акваланги.

В пучину не сдуру полезли,

Сжимаем до судорог скулы,

Боимся кессонной болезни

И, может, немного – акулы.

Замучила жажда – воды бы!

Красиво здесь – всё это сказки –

Здесь лишь пучеглазые рыбы

Глядит удивлённо нам в маски.

Понять ли лежащим в постели,

Изведать ли ищущим брода, –

Нам нужно добраться до цели,

Где третий наш без кислорода.

Мы плачем – пускай мы мужчины, –

Застрял он в пещере кораллов;

Как истинный рыцарь пучины,

Он умер с открытым забралом.

Пусть рок оказался живучей, –

Он сделал, что мог и что должен.

Победу отпраздновал случай, –

Ну, что же, мы завтра продолжим!

<p><strong>ЧЕРНОЕ ЗОЛОТО</strong></p>

Не космос – метры грунта надо мной.

И в шахте не до праздничных процесе и

Но мы владеем тоже внеземной –

И самою земною из профессий!

Любой из нас – ну чем не чародей?!

Из преисподней наверх уголь мечем.

Мы топливо отнимем у чертей –

Свои котлы топить им будет нечем!

Взорвано,

уложено,

сколото

Чёрное

надёжное

золото.

Да, сами мы – как дьяволы – в пыли,

Зато наш поезд не уйдёт порожний.

Терзаем чрево матушки-Земли,

Но на земле теплее и надёжней.

Вот вагонетки, душу веселя,

Проносятся, как в фильме о погонях,

И шуточку «Даёшь стране угля!»

Мы чувствуем на собственных ладонях.

Взорвано,

уложено,

сколото

Чёрное

надёжное

золото.

Да, мы бываем в крупном барыше,

Но роем глубже: голод – ненасытен.

Порой копаться в собственной душе

Мы забываем, роясь в антраците.

Воронками изрытые поля

Не позабудь – и оглянись во гневе!

Но нас, благословенная Земля,

Прости за то, что роемся во чреве.

Взорвано,

уложено,

сколото

Чёрное

надёжное

золото.

Вгрызаясь в глубь веков хоть на виток

(То взрыв, то лязг – такое безгитарье!),

Вот череп вскрыл отбойный молоток,

Задев кору большого полушарья.

Не бойся заблудиться в темноте

И захлебнуться пылью – не один ты!

Вперед и вниз! Мы будем на щите –

Мы сами рыли эти лабиринты!

Взорвано,

уложено,

сколото

Чёрное

надёжное

золото.

<p><strong>ПЕСНЯ ЛЁТЧИКА</strong></p>

Их восемь – нас двое. Расклад перед боем

Не наш, но мы будем играть!

Серёжа, держись! Нам не светит с тобою,

Но козыри надо равнять.

Я этот небесный квадрат не покину,

Мне цифры сейчас не важны:

Сегодня мой друг защищает мне спину,

А значит – и шансы равны.

Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он,

Надсадно завыли винты.

Им даже не надо крестов на могилы –

Сойдут и на крыльях кресты.

Я – «Первый», я – «Первый», они под тобою!

Я вышел им наперерез.

Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою!..

В бою не бывает чудес.

Сергей, ты горишь! Уповай, человече,

Теперь на надёжность строп.

Нет, поздно – и мне вышел «мессер» навстречу.

Прощай, я приму его в лоб!..

Я знаю, другие сведут с ними счёты…

Но, по облакам скользя,

Взлетят наши души, как два самолета, –

Ведь им друг без друга нельзя.

Архангел нам скажет: «В раю будет туго».

Но только ворота – щёлк! –

Мы Бога попросим: «Впишите нас с другом

В какой-нибудь ангельский полк».

И я попрошу Бога, Духа и Сына,

Чтоб выполнил волю мою:

Пусть вечно мой друг защищает мне спину,

Как в этом последнем бою.

Мы крылья и стрелы попросим у Бога,

Ведь нужен им ангел-ас.

А если у них истребителей много –

Пусть пишут в хранители нас.

Хранить – это дело почётное тоже!

Удачу нести на крыле

Таким, как при жизни мы были с Серёжей,

И в воздухе и на земле.

24 февраля 1968

<p><strong>ПЕСНЯ САМОЛЁТА-ИСТРЕБИТЕЛЯ</strong></p>

Я – «ЯК», истребитель. Мотор мой звенит.

Небо – моя обитель.

Но тот, который во мне сидит,

Считает, что – он истребитель.

В этом бою мною «юнкере» сбит, –

Я сделал с ним, что хотел.

Но тот, который во мне сидит,

Изрядно мне надоел.

Я в прошлом бою навылет прошит,

Меня механик заштопал, –

Но тот, который во мне сидит,

Опять заставляет – в штопор.

Из бомбардировщика бомба несёт

Смерть аэродрому,

А кажется, стабилизатор поет:

«Мир вашему дому!»

Вот сзади заходит ко мне «мессершмитт».

Уйду – я устал от ран.

Но тот, который во мне сидит,

Я вижу, решил – на таран!

Что делает он! Вот сейчас будет взрыв!..

Но мне не гореть на песке, –

Запреты и скорости все перекрыв,

Я выхожу из пике.

Я – главный! А сзади… Ну чтоб я сгорел!

Где же он, мой ведомый?!

Вот он задымился, кивнул – и запел:

«Мир вашему дому!»

И тот, который в моем черепке,

Остался один – и влип.

Меня в заблужденье он ввёл – и в пике –

Прямо из мёртвой петли.

Он рвёт на себя – и нагрузки вдвойне.

Эх, тоже мне летчик-ас!..

И снова приходится слушаться мне, –

Но это в последний раз.

Я больше не буду покорным, клянусь,

Уж лучше лежать на земле!..

Ну что ж он не слышит, как бесится пульс:

Бензин – моя кровь – на нуле!

Терпенью машины бывает предел,

И время его истекло.

И тот, который во мне сидел,

Вдруг ткнулся лицом в стекло.

Убит! Наконец-то! Лечу налегке,

Последние силы жгу.

Но что это, что?! Я в глубоком пике –

И выйти никак не могу!

Досадно, что сам я не много успел,

Но пусть повезёт другому.

Выходит, и я напоследок спел:

«Мир вашему дому!»

[1968]

<p><strong>МЕТАТЕЛЬ МОЛОТА</strong></p>

Я раззудил плечо – трибуны замерли,

Молчанье в ожидании храня.

Эх, что мне мой соперник – Джонс ли, Крамер ли –

Рекорд уже в кармане у меня!

Замётано, заказано, заколото!

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное