Не взывая к закону

Слепяще вспыхнули яркие фары. Разметал по полю нервно-фиолетовые блики проблесковый маячок. Взревел двигатель.

Машина тряско рванула вперед, замерла внезапно, словно уперлась в бетонный парапет. В фокусе света оказался вход в четырехместную палатку, затаившуюся возле каменной россыпи.

Почти одновременно оперуполномоченные выпрыгнули из уазика. Металлически лязгнули, будто выстрелили, захлопнувшиеся дверцы. Снова стало тихо.

Из палатки высунулась лохматая голова. В желтом свете была отчетливо видна помятая, в пегой щетине физиономия. Слепо хлопали ресницами очумелые глазенки. Человек прикрыл лицо рукой с набухшими, выпирающими из-под кожи венами, крикнул хрипло:

– Слышь, Стасик! Кончай ваньку валять!

Обиджонов шагнул вперед, властно приказал:

– Выходить по одному и ни шагу в сторону!

– Побыстрее! – жестким окликом подстегнул Шелехов.

Голова мгновенно исчезла за пологом палатки, раздался громкий встревоженный шепот:

– Мужики, подъем! Кажись, менты нагрянули!

– Быстрее, было сказано! – напомнил Шелехов.

– Мы чё? Мы ничё? Мы сейчас, – заискивающе произнес лохматый, на четвереньках выползая из палатки.

Едва он вышел из конуса света, Шелехов поймал его за руку:

– Вперед!

– Чё хватаисся? – возмутился лохматый. – И так не сорвусь!

Однако оперуполномоченный, не выпуская руки, препроводил его в двухместное отделение для задержанных, благополучно усадил, закрыл дверцу уазика и снова отошел от машины.

– Следующий! – с веселыми интонациями крикнул Обиджонов.

Следующим был неказистый мужичонка в повислой майке, над вырезом которой парил вытатуированный на впалой груди орел, больше всего похожий на неожиданно подброшенного вверх дряхлого петуха. Как бы ища поддержки, мужичонка слепо вытянул вперед руку, а когда натолкнулся на Шелехова, вздрогнул и покорно засеменил к уазику.

За ним шел долговязый парень с длинной, как кабачок, головой и острыми залысинами. Потом, путаясь в сетчатом пологе и досадливо чертыхаясь, выкарабкался довольно опрятный, если не принимать во внимание неровно обстриженные усы, мужчина предпенсионного возраста. Последним появился субъект, напоминающий оскаленного кролика. Сходство с мирным животным из отряда грызунов придавали два больших торчащих зуба. Отличие заключалось в глазах – они смотрел зло и ненавистно.

– Пошевеливайся! – прикрикнул Шелехов, уловив намерение субъекта нырнуть в темноту.

– Пошел ты! – огрызнулся тот, но, почувствовав толчок в спину, которым Обиджонов дал понять, куда нужно идти, недовольно заковылял к машине, презрительно сплевывая через каждые два шага.

Все задержанные довольно согласованно разместились в отделении, именуемом среди людей этого типа «собачником». Шелехов наблюдал подобные картины не раз и всегда удивлялся.

– Еще трое войдут, – удивленно хмыкнул он и на этот раз, запер дверцу, сунул ручку в карман.

Абдухамид на всякий случай заглянул в палатку, убедился, что его сведения о количестве работников на плантации Турсунова верны, и весело возвратился к машине:

– Все в порядке!

Шелехов задумчиво потер щеку:

– Надо бы и другую бригаду сегодня взять.

– Не успеем, – покачал головой Обиджонов. – Надо этих в райотдел доставить, и потом добираться часа два… Не успеем.

– М-да… у мужиков еще и объяснения надо взять…

Шелехов взял карманный фонарик, открыл дверцу, мазнул лучом по лицам притихших задержанных:

– Тесновато тут у вас… Кто желает прокатиться с комфортом?

– Иди ты! – загородившись ладонью, буркнул злобный кролик.

Шелехов бегло, но внимательно изучил физиономии, посмотрел на лохматого:

– Вылазь!

– Куда это? За чё меня-то? – перепугался тот.

– В кабине поедешь.

Пропустив лохматого вперед, к левой, заблокированной дверце, Шелехов уселся рядом с ним, притронулся к плечу Обиджонова:

– Выключи маячок. Раздражает.

Когда машина, освещая путь фарами, выбиралась на шоссе, Шелехов повернулся к соседу:

– Ну что ж, давай знакомиться.

Он сообщил свою должность, имя и отчество, сказал, откуда прибыл. Лохматый помолчал, потом кашлянул:

– Аж из Сибири прикатили… Меня Алексеем кличут, Каратаевым, сорок девятого года рождения.

– Судим?

– Двести девятая, – поморщился Каратаев. – Бродяжничество… Погашена судимость…

– Где прописан?

Каратаев замялся, ответил без охоты:

– Пока нигде… Паспорт потерял, получить никак не могу…

– Последнее место жительства? – продолжал спрашивать Шелехов. Вопросы он задавал таким тоном, словно сидел за собственным столом в своем кабинете, а перед ним лежал бланк протокола допроса.

– Как у вас пишется, – вздохнул задержанный, – без определенного места жительства…

– И занятий, – с усмешкой добавил Шелехов.

– Точно, – кивнул Каратаев.

– А все-таки?.. Ведь если судимость погашена, значит, времени прошло прилично… Жил же где-то после освобождения?

– Жил, – отмахнулся Каратаев. – Сошелся с одной в Красноярске. Прописала меня в частный дом… Ушел от нее и, как назло, паспорт посеял.

– Характерами не сошлись? – иронически полюбопытствовал оперуполномоченный.