Не забудь меня (ЛП)

И впервые ей хочется, чтобы мистер Голд больше походил на ее отца, который без умолку рассказывал всякую всячину и практически вытягивал из комнаты воздух. Потому что отец давил на нее, но, по крайней мере, с ним ее сразу подхватывал поток разговора и увлекал за собой. По крайней мере, ей не приходилось пытаться заполнить тишину. Потому что, если бы Голд был как ее отец, она не видела его таким: одиноким, глубоко раненным, безмолвным и настолько печальным. И это было бы легче.

Еще один вопрос поднимается в ней. Она разламывает палочку на две части и смотрит на нее.

- Почему вы все это делаете для меня?

- У меня должна быть причина?

- Думаю, у всех есть причины на все, что они делают.

(Это ее мнение. Ее собственное).

- Я обещал, - говорит он долгую минуту спустя.

- Белль?

Кивок.

- Что вы ей обещали?

Видно, что ему не по себе. Это личный вопрос. Но он всегда был честен с ней и поэтому он отрывает угол от своего сэндвича и говорит:

- Я обещал ей, что буду защищать ее.

- И… и поэтому вы принесли мне сэндвичи? - это вопрос, но звучит как утверждение, и ее брови сдвигаются.

Он смотрит на отломленный кусок хлеба в своих руках, медленно поворачивает длинными пальцами. Он качает головой.

- Нет, - говорит он шепотом. - Я принес вам сэндвичи, потому что я не смог сдержать своего обещания.

Она складывает руки на груди, как будто этот жест защитит ее от холода, от слов, который вонзаются в сознание и вызывают кошмары.

(И она ничего не помнит, и в нее словно вновь выстрелили, и она может только догадываться о том, как ему больно).

Она все же смогла вновь взяться за чашку.

- Это… был несчастный случай.

- Нет, - говорит он. В его голосе звенят осколки, блестят острые края (и он опасен, теперь она верит в это). - Нет, не несчастный случай. Трагедия.

Сэндвич падает на упаковку.

- И я был бессилен предотвратить ее.

Он прав. Это трагедия. Вся ее жизнь - это одна сплошная потеря, с самого начала она существует только потому, что другой женщины больше нет. Джейн вместо Белль, и ей не кажется, что это того стоило. И ей больно осознавать это. Больно осознавать, что она ходит по городу, словно призрак Белль. Ей больно осознавать, что он (мистер Голд или Румпельштильцхен) видит в ней женщину, которую любил, а она смотрит на него со слезами и испугом.

Ей хочется дотронуться до него. (Это удивляет ее так же сильно, как собственный смех, который Голд вызвал у нее полчаса назад). Но она хочет дотронуться до него, потому что до него никто не дотрагивается, а ему это нужно почти так же сильно, как ей нужно, чтобы ее никто не касался. Потому что его лицо неподвижно, глаза опущены, но она видит, что боль разрывает его на части, и, может быть, прикосновение поможет ему.

Но она не смела.

И она не Белль.

И она не думает, что ее прикосновение поможет ему, но, может быть, помогут слова.

- Она простила бы вас, как вы думаете? - спрашивает она, стараясь говорить тихо, мягко и с надеждой.

- Я не знаю, - говорит он.

Ей слышатся в его голосе почти слезы, хотя его глаза и сухи, и он пристально смотрит на пластиковую упаковку.

Она хотела бы, чтобы он ответил иначе. Это помогло бы ей понять Белль - чего она хотела, что любила, что за человек она была. Что она думала о мистере Голде: это особенно важно, потому что это так много скажет ей о нем (и так много скажет о Белль, и об их общей потере).

Но у него нет ответа. И она решается дать ему ответ. (И она надеется, что она права, потому что ей невыносима мысль солгать ему после того, как он был так честен с ней).

- Я думаю, она простила бы, - говорит она наконец.

Он резко поднимает голову.

Она вздрагивает, и слова с трудом приходят к ней, и они колются как осколки, но ему нужны эти слова, и она пытается собрать их.

- Я не очень много знаю о ней, то есть, я хочу сказать, не помню, но я думаю, она простила бы. Если вы старались… и если вам жаль.

Глупо говорить это, потому что, конечно, ему жаль, и, конечно, он старается. Все, кто смотрит на него, это видят. И она думает, что ему нужно услышать это (и она думает, что ему нужно ее прикосновение, но ее руки лежат на коленях).

– Я не думаю, что она стала бы просить большего.

Его губы плотно сжаты, блестящие глаза смотрят на нее, и он вновь отламывает корочку с сэндвича, хотя не съел еще ни кусочка.

- Спасибо,- говорит он. - За то, что сказали мне это.

Вскоре, съев по половине сэндвича и выпив по чашке чая со льдом, они расслабляются, и оказывается, что ей удается разговорить его: он рассказывает истории, он шутит. И она напрасно опасалась, что все будет сложно, сейчас она не ощущает ни напряжения, ни страха. На самом деле ей почти легко, потому что изредка он улыбается, и изредка она смеется. Потому что в действительности у него есть чувство юмора, которое он скрывает (и, возможно, та идея с гамбургерами не так и плоха).

Он помогает ей убрать со стола. Она возвращает ему корзинку (почти опустошенную) и провожает до двери.

Ее каблуки стучат по плитке. Поскрипывает резиновый наконечник его трости.

- Благодарю, - вновь говорит она.

- Не за что…Джейн.