Не забудь меня (ЛП)

Кое-как они добираются до подвала-тире-отопительной-тире-психушки-тире-тюрьмы без огненных шаров и ударов киркой по голове. Внизу лестницы Эмма допивает свой кофе и оставляет стаканчик вместе с солнцезащитными очками в холле на полу, а Лерой нашаривает большую связку ключей. Голд идёт неторопливо, оставаясь позади на лестнице. (Эмма почти удивлена, что он не наточил свою трость ради такого случая.) Несмотря на момент слабости, его острый взгляд, кажется, вот-вот пробуравит тяжёлую стальную дверь насквозь.

Лерой хмуро смотрит на Голда из-под бровей, будто обновляя угрозу, затем поворачивается обратно к Эмме. Перебирая ключи в связке и кивая на пол прямо за дверью, он говорит:

— Я буду ждать снаружи. Если он попытается что-нибудь сделать, просто кричи. Я буду счастлив познакомить его смазливое личико со своим кулаком.

— Если Голд тебя не опередит.

— Я же сказал: он туда не войдёт.

— Не вижу, как ты сможешь меня остановить, — перебивает Голд, шагая мимо них, — так ты собираешься открывать дверь или нет? — Он постукивает тростью по металлу.

Лерой только пожимает плечами и заглядывает в глазок. Он стучит в дверь кулаком.

— Эй, пират! Отойди от двери, — кричит он, — хорошо, дальше. Ещё дальше. Ещё. — В ответ раздаётся шаркающий звук, и Лерой просовывает ключ в замочную щель, разворачивает тяжёлую цепь и отодвигает засов. Кивком указывая на Эмму, он приоткрывает дверь.

Эмма пытается встать прямо напротив открывающегося проёма, но Голд преграждает ей путь.

Лерой осматривает его сверху до низу, будто взвешивает взглядом особо неподатливый валун. Наконец он пожимает плечами и открывает дверь.

— Располагайтесь.

(Но Эмме не кажется, что он смирился.)

Голд, самодовольно как и всегда, бормочет «спасибо», жестоко ухмыляясь. Когда Лерой открывает дверь, чтобы впустить его, он шагает вперёд. Эмма рассматривает камеру через плечо Голда. Камера ни большая, ни уютная, но у пирата есть несколько довольно мягких покрывал на койке, стул для сидения, несколько книг и крошечный письменный стол с лампой. У него есть три готовых модели кораблей (Эмма понятия не имеет, как ему удалось собрать их одной рукой), и ещё одна незаконченная. Это определённо тюрьма, но точно не темница.

С другой стороны, Голд явно предпочёл бы вернуться к средневековым обычаям. При виде Крюка, что, облокотившись на стену, привольно развалился на мягкой постели, он буквально ощетинивается. Но через полшага Голд резко останавливается и отшатывается, будто его ударили дубиной. Он немного подаётся вперёд, прогибаясь в пояснице, точно его сейчас стошнит, и отступает ещё на два шага. Лерой закрывает за ним дверь.

— Проблемы, Голд? — преувеличенно сладко спрашивает Лерой с улыбкой шакала.

Голд обнажает зубы и тяжело опирается на трость, его рука замирает у лба. Грудь вздымается и опускается слишком быстро. Он не совсем задыхается, но близок к этому.

— Что ты сделал?

— Всего лишь чуть-чуть магии фей. Изящное маленькое заклинание, наложенное на это место, чтобы не позволить Реджине и Коре вызволить его. — Лерой засовывает руку в задний карман джинсов и пожимает плечами. — О, и щепотка пыльцы фей, чтобы защитить его от тебя.

— Как? — Голд рычит это слово.

— Разве это важно? Важно то, что я помогал строить твою старую клетку дома. Так что ты ни за что не попадёшь внутрь.

Почти трясясь от гнева, или, может быть, боли (она точно не уверена, потому что эти выражения часто выглядят одинаково на его лице), Голд выпрямляется. Если инстинкты Эммы не сбежали с корабля, он прилагает много усилий, чтобы не убить Лероя прямо на месте. Он обращает полыхающий взгляд на Эмму и говорит:

— Я подожду наверху.

— Как только я что-то узнаю, я сразу же вам сообщу, — обещает она. (Он, может быть, и придурок, но придурок, который скучает по любимому человеку — а она не бессердечна.)

Он уходит по коридору, не говоря ни слова.

Лерой постукивает костяшкой по тяжёлой стальной двери, напоминая, что у неё есть задание.

Эмма выпрямляет плечи и заходит в тесную камеру. Со скрежетом металла и звуком, напоминающим удар по пустому мусорному контейнеру, дверь за ней захлопывается.

Пират, одетый в чёрное (рубашка расстёгнута на груди), развалился на койке, широко расставив ноги и спрятав руки за голову. За время, что ей требуется, чтобы привыкнуть к полумраку, выражение ненависти на его лице сменяется удовольствием. Хмурость исчезает, а брови лезут на лоб.

— Моя дорогая, — говорит он, улыбаясь улыбкой, которую наверняка считает очаровывающей, — разве ты не услада для глаз моих?

Эмма улыбается в ответ, но тут же берёт лампу с маленького стола и светит ею прямо в вышеупомянутые глаза.

Он кривится и закрывает лицо лишённым крюка обрубком.

— Полагаю, ты не жаворонок.

Она бросает на него раздражённый взгляд.

— Не начинай. Я не в настроении для…

— …для чего? — Он ухмыляется (и даже не пытается выглядеть невинно), обводя клетку широким жестом обрубка своей руки.

— Для флирта.

Он пожимает плечами.

— Я понятия не имею, о чём ты, красавица. Я просто поздоровался.