— Почему я не должна задавать вопросов? — требовательно спрашивает Эмма. — Ради всего святого, вы раните собственную руку! Думаю, вопросы так и просятся, чтобы их задали!
— Отлично, — говорит он, наблюдая за ней с таким видом, будто они обсуждают погоду за чашечкой чая.
Тишина стеной встаёт между ними. Эмма вскидывает руки.
— Чего вы от меня хотите?
— Доверия.
Она хмурится.
— Что?
— Я хочу, чтобы вы мне доверяли, мисс Свон.
— Это будет трудновато выполнить.
— Прямо сейчас я пытаюсь преподать вам многолетний материал меньше, чем за двадцать четыре часа. Я составляю план, как не дать Коре и Реджине использовать меня, чтобы стереть с лица земли каждого жителя в этом городе. Я пытаюсь спасти женщину, которую люблю. И я пытаюсь сохранить необходимое состояние рассудка, чтобы всадить этот нож в свою ногу.
Требуются значительные усилия воли, чтобы не отводить от него взгляд.
— Итак, — продолжает он тихо, постукивая пальцами по лезвию ножа. — Если вы молча будете выполнять то, что я прошу, не переча мне на каждом шагу, я с радостью поделюсь с вами своими планами, когда мы закончим урок.
Мысль о продолжении урока (о сверкающем ноже) давит на Эмму как свинцовая кольчуга. Она уже так устала. Кажется, будто тело может взбунтоваться и вырубить её в знак протеста. Её руки трясутся, а глаза слипаются, и она больше опирается на стол, чем на стул. (Но где-то за чертой города у них Джейн, а в перспективе — Генри) Она садится прямо.
— При одном условии, — говорит она.
— Каком условии?
— Вы тоже должны мне доверять.
— Вы ошибаетесь, мисс Свон. Я уже вам доверяю, — он улыбается, глядя на свои ладони, будто делится с ней чем-то личным, затем обеими руками поднимает нож. Держа его горизонтально, словно собираясь преподать лекцию о балансировке и искусной отделке, он скользит взглядом по лезвию. — Между прочим, свою жизнь.
Без предупреждения он сжимает пальцы на рукояти и всаживает нож в правое бедро.
Хруста нет. Это не кости и не звук перелома. Но его лицо бледнеет, и он шипит сквозь сжатые зубы, и это первое выражение боли, которое она видит, и лезвие выходит красным (и почему-то это намного хуже).
Комментарий к Глава 22
Перевод - Etan
Редакция - skafka
========== Глава 23 ==========
Глава 23
Вжавшись лбом в столешницу, Эмма пытается найти достаточно некомфортную позу, чтобы удержаться в сознании. Она неуклюже складывает руки за головой и всем телом подаётся вперёд. Дерево (такое грубое, что, кажется, будто состоит исключительно из заноз) царапает ей лицо. Стол пахнет цитрусовой полиролью. Она бы с радостью вдыхала эту цитрусовую полироль всю оставшуюся жизнь, только бы ей позволили полежать здесь в не-совсем-сознательном состоянии ещё пять минут.
Где-то очень далеко Голд бродит по комнате. Дрейфуя между сном и реальностью, Эмма ждёт нужных звуков: удар молотка, рвущаяся под ножом плоть или ворчание, которое Голд не всегда может сдержать. Она выбрасывает поток магии на любое причиненное увечье, а потом вновь продолжает ждать, а Голд продолжает себя калечить, и так снова, и снова, и снова.
Под закрытыми веками комната качается точно лодка на воде.
Звук шагов Голда приближается. Она слышит, как он кладёт руку на край стола напротив неё.
— Эмма!
— Я не сплю! — она выпрямляется, насколько это возможно, и широко открывает глаза, чтобы не дать им снова закрыться. Осматривает руку Голда и его тёмный костюм (по щелчку пальцев уже совершенно целый и чистый), лодыжки, ноги и лицо в поисках любых признаков травм. Их нет. (По крайней мере, видимых.)
— Вам нужно поспать.
Она моргает.
— Что?
(До этого Голд обрушал на неё непрерывный поток разнообразных «Не спать!», «Оставайтесь в сознании!», «Не закрывайте глаза!», «Не смейте отключаться!»; бесконечно доливая кофе и угрожая перебить ей киянкой суставы.)
— Мы на сегодня закончили.
Она бросает взгляд на часы.
— Ещё даже ужинать не пора.
— Вы потратили внушительное количество энергии на исцеление. Вы могли бы проспать дня два, если бы я вам позволил. А я не позволю.
— Вы серьёзно? А как же ваши панические предчувствия?
— Мои «панические предчувствия» никуда не денутся до утра, — он машет рукой в сторону двери, сквозь которую поздние солнечные лучи бросают золотые отблески. — Ложитесь спать. У нас впереди долгий день, и вы нужны мне отдохнувшей и бдительной.
— Поверьте, — говорит Эмма, — Я бы с удовольствием. Но есть она маленькая проблема.
Он поднимает бровь. (Он потратил последние сорок восемь часов на то, чтобы втянуть её в свои интриги, а сейчас выглядит так, будто никак не может от неё избавиться.)
— Какая?
Она не хочет говорить, но выбора нет — очень скоро её проблема станет предельно очевидной. Она пожимает плечами и как можно обыденнее произносит:
— Ну, не думаю, что смогу добраться до дома. Честно говоря, я даже не знаю, смогу ли идти.
Он окидывает её взглядом, затем указывает на кушетку, зажатую в углу комнаты.
— Вы можете поспать здесь.
— Отлично! Ночевка у Румпельштильцхена, — упираясь руками в табурет, она заставляет себя встать. Колени подгибаются, но Эмма тяжело прислоняется к столу, чтобы удержаться на ногах.