- К сожалению, шериф, наше мнение не играет тут никакой роли. Он - тот, с кем полагалось связаться, случись с ней беда, - и Джейн понимает, что они говорят о ней, - и его следовало известить, как только ее привезли сюда. Мы и так предельно затянули с этим.
Она слышит шелест ткани и скрип ботинок и догадывается, что Эмма схватила Вэйла за рукав.
- Вы знаете, что он пытался сделать.
Кровь застывает в жилах. Не о мистере ли Голде они говорят…
Он опасен, она знает. Эмме он не нравится, она знает.
Она не знает, что он “пытался сделать”, но он (почти) совершил убийство и он (очевидно) сыпал угрозами, и он опасен.(Просто - не для нее).
И, возможно, они не пускают его к ней, вот почему она уже несколько дней почти не видит его, только иногда встречается с ним взглядом на улице, или когда он регулярно покупает кофе на вынос в “У Бабушки” в восемь утра. Но вполне естественно, если он и есть тот, с кем должны были связаться, случись с ней беда. Он - человек, который любил Белль. Которого Белль любила. (“По ком звонит колокол”… колокол…. Беллл… эту книгу она тоже прочла).
Вэйл все еще говорит что-то, и Джейн прикусывает нижнюю губу, и опускает книгу, и выпрямляется. Она наклоняется вперед и склоняет голову набок, чтобы лучше расслышать его слова.
- Все уже сделано. Я не могу больше лгать ему. Если она хочет его видеть, ее физическое состояние давно допускает это.
Шаги заглушают ответ Эммы. Голос доктора Вэйла раздражен.
- Мне жаль, шериф, но это все. Я скажу ей, что он здесь.
Он негромко стучит в дверь.
- Джейн, могу я войти?
Она встает, стискивает ладонями подол вязаного зеленого свитера.
- Кто здесь? - спрашивает она.
Она ощущает секундный укол совести за то, что подслушивала, но, еще сильнее вцепившись в свитер, она заглушает укор.
Вэйл заходит в палату. Эмма проскальзывает следом, ее руки в карманах, на лбу складки недовольства и раздражения.
Джейн слегка улыбается Эмме и ослабляет хватку на свитере для того, чтобы помахать ей.
- Привет, Белль, - говорит Эмма в ответ.
Доктор Вэйл касается Эммы локтем, и та поправляется:
- То есть, Джейн.
Джейн смотрит на Вэйла.
- Кто пришел?
Он поднимает руку.
- Во-первых, мне жаль, что мы раньше вам не сказали. Это могло бы стать для вас некоторым потрясением…
Эмма перебивает его:
- Твой папа.
Вэйл стискивает зубы.
Это известие падает в ее и так уже зыбкое представление о реальности, как стеклянный сосуд, брошенный в глубокий колодец. Но когда сосуд достигает дна (когда ее сознание пошатывается, и сердце пронизывает боль, и взмывает надежда, потому что у нее есть отец, и она не одна), ее дрожащие губы складываются в почти-улыбку.
- Мой…- ее голос обрывается. Ее глаза расширяются, а руки стискивают свитер крепче, чем она могла бы себе представить. - Мой отец?
Они оба молчат. Время, кажется, прячется, растягивается в вечность. Она смотрит на них, она знает, что в ее глазах сверкают почти-волнение и почти-надежда (и больше почти-счастья, чем в какой-либо из этих
пустых длинных дней).
- Морис Френч,- в конце концов говорит Вэйл.
- Мо, - в тот же миг говорит Эмма.
- Где он?
- В кафе, - Эмма кладет руки на пояс. - Я здесь ни при чем.
Вэйл оборачивается к Эмме, прищурив глаза. Та поднимает брови.
- Что?
И, возможно, ей следует спросить, о чем они спорят, почему Эмма настроена подозрительно, почему они ей сразу не сказали, почему отца, как и все остальное в этом городе, скрывали от нее. (Почему честность здесь так редка. Почему мистер Голд смотрит на нее печальными карими глазами и всегда говорит ей правду).
Но она не спрашивает. Она просто стоит и ощущает, как все то, что связано с отцом, прокатывается по ней волнами пурпурного дыма.
- Вы хотите, чтобы мы привели его сюда? - спрашивает Вэйл.
Она улыбается настоящей, подлинной улыбкой, которая раскрывает ее губы, и прищуривает ее глаза, и помогает приглушить одинокую, тихую боль в ее груди.
- Нет,- говорит она, и смотрит на свой чемодан с одеждой у стены. - Я пойду к нему.
***
Ее смелость начинает таять к тому времени, когда она достигает кафе, но Эмма уже пошла вперед, и пейджер Вэйла спрятан в заднем кармане ее брюк (и на ней голубая блузка, которую она еще ни разу не надевала).
И она идет вперед. Она идет, и ее каблуки стучат по полу, и она смотрит, не отрываясь, на яркую куртку Эммы, и прижимает к себе “Джейн Эйр”, чтобы подавить душащее волнение.
Эмма отходит в сторону, брови девушки все еще сдвинуты, губы плотно сжаты.
В первый раз за эти месяцы (в первый раз на ее памяти) Джейн видит своего отца.
Он крупен, у него широкий нос и веселое лицо. (Ей внезапно становится страшно подвести его).
На нем куртка цвета хаки, белая кепка и джинсы, испачканные в грязи, и даже издалека она видит мозоли на его руках.
(Она боится разочаровать его, как она уже разочаровала многих).