Не забудь сказать спасибо. Лоскутная проза и не только

И снова мир как новенький блестит.
С улыбкой терпеливые таджики
ограды красят в разные цвета
и лавочки, и горки, и качели…
Отличный день! В такие дни когда-то
впервые разрешали без рейтуз
из дома выйти. Это было важно:
сегодня без рейтуз – а там, глядишь,
и без пальто, и в гольфах, и в носках,
и в летнем платье, и на босу ногу,
и вовсе босиком, в трусах, на даче, —
о, счастье человечьего зверька!
Зачем так нужно в детстве голым телом
касаться окружающего мира
и слой за слоем убирать преграды,
как бы сдвигая влажную бумагу
и проявляя нежную картинку,
где жизнь всегда как новая блестит?

«Как было весело, Господи, как мы смеялись…»

Как было весело, Господи, как мы смеялись!
Как мы смеялись – до визга, до слёз, до захлёба…
Нянька сестрёнкина, мы её звали тёть-Тома,
пальцем грозила, а было ей лет восемнадцать.

Пальцем грозила она и сама хохотала,

нас же стращала: у них на селе говорили,
кто, мол, смеётся без удержу – скоро заплачет,
так нас пугала она и сама же смешила.

Были родители нами отпущены в гости.

Томка для нас пропускала вечернюю школу.
С ней мы играли в театр: одевались нелепо
и представляли, вопя, сумасшедших и пьяных.

Пьяных у нас лучше всех представляла тёть-Тома:

так спотыкалась она, так смешно голосила —
Танька, сестра, заливалась до мокрых колготок!
Часто, видать, на селе эту пьесу давали.

Ночь наступала. Родителей где-то носило.

В кухне, в углу за буфетом, на койке железной
Томка шептала молитвы – быть может, прощенья
за скоморошины грешные наши просила.

Танька, уже наревевшись, сопела за шкафом,

я же, ворочаясь рядом на узком топчане,
молча гадала: когда-то придётся мне плакать?
Лучше бы как-нибудь после… потом… постепенно…

«Девочке в очках и с нотной папкой…»

 Девочке в очках и с нотной папкой
 Матерью говорено и бабкой:
“Днём куда ни шло, но вечерами —
 Проходными не ходи дворами!”

Проходные тёмные дворы

Заведут в соседние миры,
И придёшь как будто бы домой,
А сама не та, и дом не твой.

Девочка в очках, со школьной стрижкой,

С погнутым сольфеджио под мышкой,
Так и пропадает с той поры.
Что-то сотворили с ней дворы?

То ли голос крови заглушили,

То ли память с пуговкой пришили,
То ли перед выходом в Козицкий
Путь ей срезал ножичек бандитский.

…Рыбкой пучеглазой, заводной

 Всё скользит от Дмитровки к Страстной,
 Вынырнет – и окунётся снова
 В тёмный воздух, в арку у мясного.

«Заземлите меня, заземлите…»