Не забудь сказать спасибо. Лоскутная проза и не только

По дороге съедали ручку от калача
или бок калорийной булки с изюмной мушкой.
В магазине любимом на площади палача
примеряли сапожки, выпрашивали игрушку.

“Виноградной косточки” списывали слова,

пили сок венгерский в чекушках под звон капели.
 Если нам казалось, что Родина не права,
мы качали права – как маленьких в колыбели.

Мы спешили дышать синевою иных начал

и бессонные окна распахивали ночами.
Кто-то пел, а кто-то молчал и ногой качал,
но замкнулся круг на старом своём начале.

Жаль, игрушку выпросить не у кого, хоть плачь, виноградные косточки выметены норд-остом, и улыбчивый за плечами встаёт палач – только бороду сбрил и сделался меньше ростом.

* * *

– Десять лет, – говорила бабушка, – десять лет
 отдала бы из жизни, чтоб только в гимназию взяли! —
 Дело было в “еврейской квоте”, известный сюжет:
 три процента, не больше, – но бабушку записали.

Белокурая барышня, точёная миниатюра,

гимназисты так и валились от стрел Амура
к этим детским туфелькам, обещая сдуру
в её честь по-рыцарски всех перебить жидов…

Иногда мне кажется: революционеры

были частью плана, чтоб выбился дед в инженеры,
а бабуля, мечту исполнив, стала врачом.

И счастливые три процента флажком удачи

трепыхались над нами, в карманах звенели сдачей,
и в глазах её золотистых – тогда, на даче, —
впрочем, я уже выросла, и это здесь ни при чём.

Я не знаю, куда улетел тот девчачий обет

и потребовал ли кредитор возвращенья долга.
Просто скорая к бабушке ехала слишком долго,
и потом ещё десять лет горевал о ней дед.

«Мимо Николаевых…»

Мимо Николаевых,
Князевых и Сориных,
Звягиных, Наумиков
и Кольцовых-Цзен —
в гости к папе я иду
тропкою прото́ренной:
тесно на Ваганькове,
я иду бочком.

На Донском просторнее,

вот пойду я к бабушке —
Майя Кристалинская
улыбнётся мне,
стюардессы, лётчики,
где-то тут и бабушка:
вон она, за Фрумою
Лазаревной Щорс.

 И скажу я бабушке:

– Я была у дедушки,
 всё там аккуратненько,
 только нет цветов.
 На плиту гранитную
 положила камушек:
 так у них положено,
 камни да трава.

Бабушка и дедушка,

век вы спали рядышком.
В разных полушариях
как вам спится врозь?
 С неба скажет бабушка:
– Ты уроки сделала?
 Не теряй-ка времени,
 музыкой займись.

«Маму мою отпустили на волю…»

Маму мою отпустили на волю
из темноты, немоты и бессилья.
Выдали ей вместо дрожи и боли
сильные, стильные, яркие крылья.

День золотился, и свет благодарный

зеркалом стал для небесного тела.
Мама надела наряд свой шикарный
 и, рассмеявшись, на юг улетела.

«В околопляжных водах…»

Сестре Тане