Поставьте себя на место человека, живущего в XVII веке. Вы заболели — у вас появились боли в животе, сопровождаемые запорами. К вам пригласили двух врачей. Один назначил вам дорогую и очень сложную по своему составу микстуру, секрет которой знают только избранные и которую, если верить слухам, пьет при болезни сам король, а другой посоветовал вам регулярно проветривать спальню, избегать жирной пищи и принять морскую соль для очистки кишечника (первый врач, к слову будь сказано, в еде вас не ограничивал и выстуживать спальню не заставлял). У кого из врачей вы предпочтете лечиться? Скорее всего — у первого. Правда, если вы узнаете, что второй врач помог выздороветь многим из ваших знакомых, то чаша ваших личных весов склонится в его сторону.
Коллеги, завидовавшие успехам Гарвея, обвиняли его в невежестве, в незнании основ медицинской науки. Знали бы они, что собирается сделать с этими основами «выскочка-невежда»… Но пациенты придают результату больше значения, нежели слухам, а результаты у Гарвея были куда лучше, чем у его коллег. Врачебное мастерство Гарвея получило наивысшую по тем временам оценку — король Яков сделал его своим придворным врачом, а затем так же поступил сын и преемник Якова несчастный король Карл Первый[104]
.В апреле 1618 года Гарвей прочел в Лондоне лекцию о том, что артерии и вены составляют единую замкнутую кровеносную систему, в которой кровь движется по двум кругам — малому, или легочному, и большому. Понимания у коллег эта лекция не нашла, потому что она противоречила Галену, который учил, что артериальная и венозная кровь представляют собой разные жидкости — первая разносит по организму тепло и жизненную энергию, а вторая питает органы.
Спустя десять лет во Франкфурте-на-Майне был напечатан трактат Галена под названием «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных», в котором излагались новые представления о кровообращении. Впервые в истории медицины был полностью прослежен путь крови в организме, единой крови, текущей от сердца по артериям и возвращающейся к нему по венам. Обратите внимание на то, где был напечатан трактат известного лондонского врача, и вспомните заодно, что первая английская типография, основанная Уильямом Кэкстоном, появилась еще во второй половине XV века. Каких-либо соображений престижного характера, вынудивших издавать свой труд во Франкфурте, у Гарвея не было и быть не могло. Были только лишние хлопоты. Ученому, живущему в Лондоне, гораздо проще печатать свои труды дома, это аксиома. Но, видимо, никто из местных издателей не взялся печатать такую «чушь», вот и пришлось Гарвею договариваться с более склонными к риску немцами. Именно что к риску, поскольку издатели всегда делили прибыли и убытки с авторами.
Гарвей подтверждал свои выводы доказательствами, но догматикам, которые на него ополчились, не было до них дела. Повторялась ситуация с Парацельсом, Везалием и многими другими новаторами, дерзнувшими бросить вызов признанным авторитетам. На Гарвея нашелся свой Яков Сильвиус, причем — тоже в Парижском университете, который в XVI–XVII веках стал оплотом научной реакции, цитаделью консерватизма и догматизма.
Оппонента Гарвея звали Жан Риолан-младший. Он был известным врачом и лучшим анатомом медицинского факультета Парижского университета, сыном известного врача (Жана Риолана-старшего) и личным врачом королевы Марии Медичи[105]
. Иначе говоря, по статусу оппонент был равен Гарвею, а по известности в научных кругах превосходил его. Пикантности происходящему добавлял факт личного знакомства. Риолан сопровождал вдовствующую королеву Марию во время ее поездки в Лондон, где и познакомился с Гарвеем.Считается, что именно трактат Гарвея сподвиг Риолана на написание своего «Руководства по анатомии и патологии», которое было напечатано в тысяча шестьсот сорок восьмом году, спустя двадцать лет после выхода скандального труда Гарвея. Риолан поступил очень мудро — он не отрицал учения Гарвея огульно, а подверг его тщательному и предвзятому разбору. То был очень тяжелый удар по Гарвею. Отрицание чего-либо без разбора всегда вызывает недоверие у умных людей, а вот аргументированному отрицанию все склонны вверить. И мало кто сумеет разобраться в том, что аргументы тщательно подбирались с целью дискредитации нового учения. И даже то, что в защиту Гарвея выступило несколько видных ученых, например тот же Декарт, не могло спасти репутацию ученого. Гарвей оставил изыскания по физиологии и занялся эмбриологией, наукой о внутриутробном развитии человека.