Не жилец! История медицины в увлекательных заметках

Возникает вопрос: зачем тогда вообще нужны были врачи и почему к ним все-таки обращались? Имела значение традиция, а также надо было понимать, что в минуты крайней необходимости оказываются хороши все средства. Недаром же говорится, что утопающий готов и за соломинку ухватиться, лишь бы спастись.

Справедливости ради нужно отметить, что одного важного момента Гарвей в своем учении о кровообращении прояснить не смог. Он не установил связи между артериями и венами, не изучил капилляры, самые мелкие сосуды, диаметр которых тоньше волоса. Но Гарвей и не мог их изучить, не имея в своем распоряжении микроскопа.

Рождение человека — знаменательный факт. Но человек заявляет о себе и проявляет свои способности не сразу после рождения, а много позже. То же самое произошло и с физиологией. Родившись в тысяча шестьсот двадцать восьмом году, когда был напечатан трактат Гарвея «Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных», физиология более ста пятидесяти лет «взрослела». Во второй половине XVII века и на протяжении всего XVIII века накапливались знания по физиологии, только вот объяснялись они с позиций других наук — анатомии, физики и даже химии. Физиологии как отдельной науки пока еще не существовало. Точнее, она уже была, но, поскольку она была ребенком, ученые ее в упор не замечали. И продолжалось это до середины XVIII века, когда были опубликованы работы швейцарского ученого Альбрехта фон Галлера-старшего.

Если Уильяма Гарвея можно считать отцом физиологии, то Альбрехт фон Галлер стал попечителем этой юной науки, человеком, который взрастил физиологию, поставил ее на ноги и выпустил в жизнь.

В отличие от Гарвея, Галлер, как ученый, был счастливчиком, которому от судьбы доставались только лавры с аплодисментами. Правда, и жил он в другое время — в просвещенном XVIII веке, когда утверждения античных авторов всерьез уже не воспринимались. «Как ученый» — эта оговорка сделана неспроста. Галлер имел все, о чем только может мечтать ученый, — известность, авторитет, признание, расположение королей, деньги, возможность свободно заниматься научными исследованиями. Но вот в личной жизни ученого далеко не все было гладко, несчастья сыпались на него одно за другим.

В четырехлетнем возрасте Галлер потерял мать, а в тринадцатилетнем — отца. Первая жена его трагически погибла, а вторая умерла при родах. Из Геттингенского университета, в котором Галлер работал с момента его основания и для которого сделал очень много, его изгнали как иностранца. Причем изгнали не сразу, а на семнадцатом году пребывания в университете, что было в сто раз обиднее. Судите сами — человек старается на благо университета, участвует в создании его репутации, основывает в нем анатомический театр и ботанический сад, создает филиал Королевского научного общества и редактирует газету, издаваемую этим обществом, основывает журнал, в котором публикует свои и чужие рецензии на научные труды… Человек настолько привязывается к Геттингену, что начинает считать его своей родиной, а себя — саксонцем[109]. И вдруг коллеги-профессора, с которыми Галлер в течение семнадцати лет (!) жил в ладу, вспоминают о его швейцарских корнях (родился Галлер в Берне) и отказываются работать вместе с ним. В нацистской Германии подобный случай не вызвал бы удивления, но дело было в середине XVIII века, в совершенно другое время. Галлеру пришлось покинуть Геттинген и вернуться в Берн. Это было изгнание, недостойное, позорное, обидное. Такое испытание не могло не сказаться на психике. Галлер убедил себя в том, что все случившееся было заслуженным наказанием за его «еретические», то есть естественно-научные, взгляды, наказанием, ниспосланным свыше. Он замкнулся в себе, впал в депрессию и пристрастился к настойке опия, которая улучшала настроение и отвлекала от горьких дум.