Не знаю

Подняться с дивана – несколько минут. Несколько мучительных минут. Опереться одной рукой, установив кулак около корпуса и ухватившись другой рукой за подлокотник, одновременно выталкивать и тянуть собственное тело, потом поочередно и постепенно нести сначала одну отекшую негнущуюся ногу, потом другую – к полу. Тапку, отскочившую на лишние десять сантиметров в сторону, еще надо умудриться пригнать на место. Наклониться не выйдет. Итак, нога пускается в медленное движение, но зацепить тапку не выходит, пальцы, искривленные и распухшие, не гнутся. Подтянуть вместе с ковром. Да. Вот так. Вот она, тапка. Так. Дальше. Продеть в тапки ноги. На одной перепонка приподнята – хорошо. На второй смята, как-то надо подсунуть под нее пальцы.

– Тебе помочь?

– Нет.

Взгляд упирается в уродливую, с выпирающей костью, искривленными пальцами ступню, как будто пытаясь силой мысли сдвинуть ее в нужном направлении. Медленно, неловко поскребывая, ступня, как под гипнозом, протискивается. Тапка побеждена. Со второй проще. И вот она тоже надета. Теперь вертикаль. Палка, повиснуть на ней, отпихиваясь другой рукой от сиденья.

Как в замедленной съемке, тело медленно и не до конца выпрямляется, балансирует, находит точку опоры. Можно идти. Отследить все неожиданности, препятствия. Ковер вот замялся, складка. Табуретку оставили посреди комнаты. Обойти? Сдвинуть. Палкой. Перенести центр тяжести на другою сторону… пнуть табуретку… Упала. Черт с ней.

Приемник в другом конце комнаты. Где-то у него был пульт… это упростило бы… ах вот он. Да. Кнопка. Нет, сначала сесть. Здесь, в кресло, ближе к источнику звука. Это уже отработано, опора на палку, так… вот. Уселись. Всё, ничего не помешает. Диск уже внутри, все тот же. Теперь – кнопка.

Божественные звуки. Счастье. Музыка – абсолютная гармония. Такая стройная, единственно верная. Бах. Диск стоит тут бессменно, я слушаю и слушаю. Слезы близятся, отступает темная комната, старость и одиночество. Золотой столп света взмывает прямо в небо. Ангельские голоса, архангельские трубы. Я слушаю, слушаю. И аплодирую один, в этой пустой комнате. Абсолют гения. Ничтожества все, всё это ваше так называемое человечество, перед ним одним.

Анна

2022 г., Москва

Отец всегда любил музыку. Особенно мужские голоса, теноровые. Сам пел, скорее, баритоном – казачьи застольные, с чувством, со вкусом, с жестами. Но слушал оперу. С детства помню винил с Марио Ланца, Атлантовым, Лемешевым. Козловского не любил. «Трубадур» – несколько пластинок в одной подарочной коробке, на обложке – женская фигура в красном, как мне почему-то казалось, шелке, посреди какой-то высокой светлой архитектуры. «Пиковая дама» с картинкой Петербурга – Ленинграда – под голубым небом.

Билеты в консерваторию на предновогодний концерт мировой звезды, модного тенора, нервического субтильного латиноамериканца, куплены были заранее на все бравое семейство. Накануне мероприятия все были собраны в отправной точке – у нас с Михаилом дома, за городом. К моменту погрузки по автомобилям отец оказался одет, при параде, причесан, но абсолютно пьян. Настроен он был при этом вполне благодушно, похохатывал, все ему нравилось. Может, по дороге придет в себя… ехать из деревни долго.

В пути нас сопровождали казак, который гулял по Дону, и утки, которые «летять», а с ними два гуся. Периодически отец прерывался и спрашивал:

– А куда это мы едем?

– В консерваторию, на концерт.

– О-о-о гос-с-споди-гос-с-споди… х-ха-ха, ну что же, в консерваторию так в консерваторию… хотя, в общем-то, мы и сами неплохо поем… Летя-я-я-ять у-у-утки…

Призрак напрасно потраченных усилий и денег витал.

На полпути сложный пассажир уснул. И на выходе оказался более или менее в норме. Вот ведь организм – железобетонный. Я воспрянула духом.

В первый и, будем честны, в последний раз в жизни я очутилась внутри картинки про Big Family. Мы заняли без малого полряда. Младшее поколение держалось индифферентно. Композиторы из своих овальных гнезд благосклонно взирали на нас со стен.

И вот гаснет свет, с торжественным стуком каблуков в яму просачивается дирижер, оркестр встает, дирижер кланяется, оркестр тоже кланяется, публика аплодирует, оркестр садится, за красивыми окнами синие зимние сумерки, скоро Новый год – атмосфера благости и возвышенности. Звезда в наглаженной манишке и блестящей бабочке выпархивает на сцену под бархатный голос конферансье за кадром. Публика в восторге от одного лицезрения звезды, звезда благосклонно и возбужденно кланяется, темпераментно принимает позу, все аплодируют, аплодируют в меру неистово, заглушая баритон в первом ряду амфитеатра:

– Это вот этот, что ли? Гос-с-споди, гос-споди…

Репертуар звезды приличествует новогоднему концерту. Латиноамериканец начинает с высокой, переливистой, яркой ноты…

– О гос-с-споди, – на сей раз баритон отчетливо слышен на фоне ноты и сопровождающей ее восторженной тишины, – тужится-то как, смотри не лопни!