Неаполь и Тоскана. Физиономии итальянских земель

И я убежден, что это не ошибка рисовальщика. Между ними есть то внутреннее сходство, которое необходимо должно было заявить себя в самой внешности. Та же жизненность, разносторонняя впечатлительность, уменье найти в себе «свой отклик», без олимпийского величия Гете, без романтизма и слезливого разочарования жизнью…

Некоторое сходство в случайном положении их, относительно среды, в которой жили, необходимо проистекала из этого внутреннего сходства, так как разница между их взаимными обстановками неизмеримая.

Из того, что сказано уже в общих чертах, в начале предыдущей главы, легко составить себе понятие о том, как шла жизнь Джусти в первое время его приезда во Флоренцию, по окончании курса в Пизанском университете.

Существование его было настолько обеспечено, что он мог не выбирать себе прикладной деятельности единственно по инстинкту самосохранения. А по душе трудно было вообще человеку выбрать тот или другой из проселков общественной деятельности в те времена, когда всё стремилось к какой-то замкнутости в себе и совершенной оторванности от живой общественности…

Впрочем, картину, и довольно полную, тогдашнего состояния Италии, оставил нам сам Джусти, и его живые художественные очерки гораздо интереснее и полнее того, что бы я мог сказать об этом предмете. К сожалению, большую часть его стихотворений я не могу, «по совершенно независящим от редакции обстоятельствам», представить на суд читателей в более или менее подстрочном переводе.

Однако, прежде чем говорить о деятельности человека, мне бы хотелось хоть сколько-нибудь ознакомить и с его личностью…

Насколько могу, заставлю и здесь самого Джусти говорить за себя. Предупреждаю только, что он едва ли не меньше всех других современных итальянских и неитальянских поэтов занят собой. Он не оставил исповедей специальных или генеральных; весьма немногие из его стихотворений относятся лично к нему, к событиям его жизни. И самые письма его в стихах и в прозе к друзьям: к Джироламо Томази, Каппони, семейству d’Azelio, свидетельствуют всего больше о том, что у него не было близких, перед которыми бы он чувствовал желание высказаться. Письма эти (о которых еще скажу несколько слов после) весьма интересны во многих отношениях, но мало объясняют самую личность поэта, в особенности же в ту эпоху его жизни, которая у всех бывает полнее, блестящее остальных; но которая у Джусти, благодаря случайным сцеплениям обстоятельств, едва ли не самая бедная эпоха. Я говорю, конечно, о поре его первой молодости.

Первые дошедшие до публики стихотворения Джусти – я говорю это, полагаясь на верность хронологии, сообщаемой всеми его биографами и издателями – относятся к 1833 г., когда ему было около двадцати пяти лет от роду. В последнее время, т. е. по введении в Тоскане конституционного уложения о печати, во Флоренции сделано два издания Джусти, весьма полных, более даже полных, чем следовало; так в последнее из них вошли даже такие стихотворения, которые Джусти никогда не писал, как, например, довольно плохой перевод «Бога» Беранже. Тем не менее «Паровая гильотина» (La ghigliottina a vapore) и «Предложение переменить образ жизни» (Rassegnazione e proponimento di cambiar vita[409]) остаются первыми по времени его произведениями, а и то, и другое написано им после падения революции в Романьях в 1832 или 1833 году.

Ни то, ни другое из них не принадлежит к разряду лучших его стихов, однако в них уже достаточно выработанности и некоторой технической опытности, не позволяющей принять их за первые опыты… Я знаю, что у нас такое замечание может очень показаться странным. Но итальянская публика, хотя бы и очень не разборчивая в других отношениях, имеет свои очень строгие требования относительно слога, внешней отделки литературных произведений. Да есть к тому же весьма положительные данные на то, что Джусти сам очень тщательно обрабатывал каждую свою строчку, перечеркивая и переписывая ее по нескольку раз…

Но, отложив в сторону всякие другие соображения, я просто задаю себе вопрос: мог ли человек, одаренный замечательным поэтическим талантом и редкой впечатлительностью, не писать стихов до двадцать пятого года своей жизни? Я не могу допустить подобной возможности.

Но что сталось с его первыми стихами? Это неразрешенная до сих пор задача. А потому, о первых годах молодости, о его студенчестве, сперва в Пистойе, потом в Пизе, трудно сказать что-нибудь…[410]

Биографы сообщают по этому поводу несколько малозначащих событий его внешней жизни. Но вовсе не это интересно…

Гораздо позже, уже совершенно возмужав, Джусти вспоминает торжественный день своей разлуки с университетом. Перевожу здесь целиком это весьма милое его стихотворение: