Неаполитанские хроники

Наконец, устав ждать предложение, которое так и не последовало, она первая нашла в себе мужество расстаться с возлюбленным; он же, со своей стороны, покинул Марсель и вернулся ко двору.

И тогда, словно новоявленная Ариадна, она воспела свое одиночество, заключив всю поэзию снедавшей ее печали в два куплета, мелодию которых, равно как и слова, сочинила сама.

Поскольку мелодия утеряна, мы, к сожалению, можем привести вам лишь слова этой песни.

Вот они:

Ушел безжалостный воитель,
Овеян славой бранных лет;
Ушел, презрев души моей обитель —
Славнейшую из всех своих побед.
Ушел коварный искуситель,
Навек оставив в сердце след.

И мнится, красотку другую
Изменник решил завести;
Да пусть выбирает любую:
Милее меня не найти.
Но он возвратится, я чую —
И в этом отраду могу обрести.

Но бедняжка Марсель ошибалась: безжалостный победитель так и не вернулся, и в итоге Ариадна заболела.

Болезнь ее длилась целый год.

За время этой болезни, не имея никакого достояния, она одну за другой распродала все свои драгоценности.

Господина де Гиза уведомили о ее бедственном положении, которое она с величайшим старанием скрывала от всех. Герцог тотчас же послал ей десять тысяч экю, отправив в Марсель одного из своих дворян; однако она с гордым видом поблагодарила герцога де Гиза, заявив, что не желает ничего брать ни от кого, а от него меньше, чем от кого-либо другого, и к тому же жить ей осталось так мало, что в той крайности, в какой она оказалась, можно обойтись без всего.

И в самом деле, поскольку волнения явно усилили ее страдания, следующей ночью она умерла.

В доме гордячки нашли лишь один-единственный грош.

Город, крестный отец покойной, похоронил ее за свой собственный счет в аббатстве святого Виктора.

Если вам доведется проезжать через Марсель, попросите показать вам простую плиту, покрывающую ее могилу, и вздохните, подумав об этом верном сердце: не каждый день у вас будет такой прекрасный повод вздохнуть.

II

Итак, дорогие читатели, мы возвращаемся к нашему герою, а точнее, к отцу нашего героя.

По характеру герцог Карл Лотарингский был весьма влюбчив, весьма ветрен, а главное, весьма болтлив.

О нем ходили всякого рода забавные истории, которые чрезвычайно веселили двор Генриха IV и продолжали чрезвычайно веселить двор Людовика XIII.

В частности, рассказывали, что однажды ночью, когда герцог лежал в постели… Как бы это получше выразиться?.. Ну да ладно, скажем все попросту, так, как это сделал Таллеман де Peo. Так вот, рассказывали, что однажды ночью, когда герцог лежал в постели с женой некоего парламентского советника, который, по их мнению, должен был возвратиться из деревни лишь на другой день, послышался сильный стук в дверь: любовники тотчас проснулись. Советница подбежала к окну и увидела своего мужа, который, отыскав у себя в кармане ключ от входной двери, случайно там оказавшийся, вставил его в замочную скважину и спокойно вошел внутрь, менее всего подозревая, что его место занято.

Советнице хватило времени лишь на то, чтобы крикнуть:

— Бегите, монсеньор! Это мой муж!

Монсеньор убежал, оставив свою одежду на стуле и прихватив с собой лишь шпагу.

Женщина бросается к этой одежде, срывает с нее кружева, опустошает карманы и залезает обратно в постель в ту самую минуту, когда советник входит в спальню. Она делает вид, что проснулась, и со всякого рода ласками встречает мужа.

Отвечая на ласки жены и раздеваясь, советник замечает на стуле одежду и понимает, что она явно не его.

— Ой! — восклицает он.

— Что такое? — спрашивает советница.

— Что это за платье, моя милая?

— Ах, я и вправду забыла о нем.

— Гм! — произносит советник.

— Это камзол и штаны, которые принес мне барышник: ей-Богу, они совершенно новые, пошиты из отличного сукна и тончайшего бархата и обойдутся очень дешево. Посмотрите, впору ли они вам, и, если да, я подарю их вам за счет своих сбережений.

Советник тотчас же примеряет на себя камзол и штаны.

Одежда подходит ему так, как если бы была сшита для него.

Тем временем наступает рассвет и колокол отбивает шесть часов утра.

— Что ж! — восклицает советник. — Не стоит раздеваться: у меня рано утром встреча во Дворце правосудия.

И, накинув поверх камзола мантию, он отправляется по своим делам.

Как только советник покидает дом, г-н де Гиз, прятавшийся в чулане, выходит из своего укрытия и, поскольку в одной рубахе выйти на улицу нельзя, натягивает на себя одежду советника и вешает на пояс свою шпагу.

По дороге он вспоминает, что накануне Генрих IV велел ему рано утром прийти в Лувр.

«Ей-Богу, — говорит он себе, — стоит пойти туда в одежде советника: я расскажу обо всем королю, и он посмеется».