Конечно, знает. Ведь она понимает его. И смысла отводить взгляд больше нет, как нет смысла отказываться принять помощь. Фран тяжело вздохнул и, поднявшись с колен, снял куртку и черную рубашку, а затем сел на стул, впервые позволив кому-то кроме медика увидеть безумно худое тело с выпирающими ребрами, абсолютно неспортивное, с бледной кожей, тонкой, шелковистой, почти прозрачной, испещренной сетью голубых сосудов и покрытой сотнями небольших шрамов. Не только от стилетов. От трезубца тоже. Ведь какая разница учителю, почему язвит и говорит гадости его ученик? Его надо наказать, пусть даже и уколов трезубцем. Всё равно ведь мальчишка не чувствовал боли… Вот только это была очередная ложь маленького иллюзиониста. Он чувствовал боль. Но скрыть правду сложнее, чем обмануть, а он этим искусством овладел в совершенстве. И вот сейчас на залитой запекшейся кровью груди красовались сотни отметин, ни одна из которых не была нанесена врагом. Только «друзьями», рядом с которыми враги становятся смешной пародией на зло. А уйти от них не было никакой возможности, да и желания тоже. Вот только Фран мазохистом, как думали многие, не был, и боль ему не нравилась. Ему просто было всё равно. Потому что к боли он привык, а менять что-то, стремиться к чему-то он не умел и не хотел. Ведь когда нет цели и веры, что чего-то достигнешь, и жить не имеешь ни малейшего желания. Да и причин тоже.
Ее пальцы осторожно коснулись одного из шрамов прямо напротив сердца, а губы плотно сжались. В глазах пылала ярость и ненависть. Шрам был не похож на ранения, нанесенные стилетом, — это был шрам от пика трезубца, чуть не убивший иллюзиониста несколько месяцев назад… Именно потому он и не пришел тогда в парк. Просто не мог подняться с кровати и сверлил взглядом потолок своей комнаты, размышляя, дождется его брюнетка с пустыми, как у него самого, глазами или же нет…
Селия с трудом оторвала взгляд от уродливого напоминания о «друзьях» Франа, которые любили превращать его в мишень, быстро налила в миску теплой воды, принесла полотенце и начала осторожно смывать с груди парня кровь. Он с безразличным выражением лица наблюдал за ней, ловя каждое прикосновение теплых пальцев, а тишина заполняла кухню, в которой не было часов. Селия не любила звуки. Они заставляли возвращаться в действительность из мира холода и мраморного сна, который дарил иллюзию покоя. Но иллюзии ей больше не нужны: ей жизненно необходим лишь один-единственный иллюзионист…
Смыв запекшуюся кровь, девушка обколола раны обезболивающим и осторожными уверенными движениями зашила их. Она ведь часто накладывала швы на раны отца-алкоголика, возвращавшегося после попойки еле живым, с ножом в боку… Фран впервые в жизни позволил наложить шов кому-то другому: он с детства делал это сам, и, что его немало удивило, он не хотел больше брать иглу в руки. Ведь у него теперь есть та, кто сделает шов ровным и аккуратным, а сам процесс куда менее болезненным… Наложив повязку, Селия принесла парню старую рубашку отца, в которой тот практически «утонул», и отправилась стирать его собственную, а когда вернулась, застала Франа спящим, положив голову на руки, покоящиеся на столе. Она принесла старое потрепанное одеяло, укрыла им иллюзиониста и села напротив. «Тик-так», — говорили ее внутренние часы. «Тук-тук», — отвечало ее, теперь уже живое, сердце. Ночь заставляла веки тяжелеть, а мрак за окном насылал сновидения. Отдавшись на волю Гипноса, девушка погрузилась в его мир, мир сновидений, где она снова будет летать. Но уже не одна, и среди ярких цветов, а не в сером безмолвии…
***
Небеса Обетованные, есть ли вы? Возможно ли вас достигнуть? Как понять, что это всё же вы, а не очередная иллюзия? Нужно просто поверить. Нет, не Небесам. И не тому, чье имя они носят. И даже не самому себе: ты можешь ошибиться. Поверить нужно цвету, который просыпается в твоей душе, когда Небеса распахивают свою душу настежь, впуская в нее только тебя, тебя одного изо всего мира, и показывают тебе свой цвет. И цвет этот не красный, как закат, как кровь. Не белый, как поминальная хризантема. Не черный, как катафалк, провожающий навеки в холод. Этот цвет — сияюще-синий. Пронзительный цвет небес, по которым не плывут облака. Цвет небес, которые не заплачут дождем. Цвет небес, которые улыбаются тебе широко, тепло и открыто. Поверь этому прекрасному цвету, даже если цвет глаз того, в ком расцвела эта бездонная синева, совсем иной. Ведь цвет души — это не цвет глаз, будь тот коричневым, серым, зеленым или даже голубым. То лишь радужка, лишь оболочка, лишь неоновая вывеска, подманивающая наивных покупателей, за которой прячется серость безразличия, таящая в себе черноту боли и ненависти. И лишь пройдя все три двери, вскрыв все три замка, преодолев все три стены, ты увидишь настоящее Небо, его истинный цвет и бесконечно-добрую, счастливую улыбку.