— Эти твои подколки тебя когда-нибудь в могилу сведут, отброс! — бросил мечник и поспешил к выходу из парка.
Закат догорел, но Фран уходить не спешил. Он дождался, пока девушка встанет и посмотрит на свою ладонь, всё еще сжимавшую цветок сакуры.
— Это иллюзия, — безразлично сказал парень, но в глазах его стояла тоска. — Он ненастоящий, как и я.
Она склонила голову, а затем улыбнулась, посмотрела на цветок, на парня, осторожно взяла его за руку и, едва заметно покачав головой, словно сказала: «Ты не фальшивка». А большего ему было и не нужно… Он просто потянул ее к выходу из парка, сказав лишь:
— Но я могу создать любую иллюзию.
Темные улицы, пустынные закоулки. Черный асфальт и бесконечное темное небо, усыпанное мириадами звезд. Теплая бледная ладонь, которую сжимала еще более бледная, но ледяная, и едва слышный шорох шагов, нарушающий абсолютную тишину летней ночи. Три месяца подошли к концу, и ровно в день празднования Дня Города, спустя двенадцать недель после первой встречи, парень с шапкой-лягушкой на голове и девушка с длинными черными волосами впервые вместе покинули парк, вынося свою тишину во внешний шумный мир. Но ведь когда двое рядом, когда черный цвет касается белого и не хочет подстраиваться под него, всё остальное не важно — ни серый цвет, ни шум, ни боль. Потому что их души живут, улыбаются и ощущают весь спектр чувств, главное из которых — недоступное им прежде счастье…
Подойдя к пятиэтажному зданию с обшарпанными серыми стенами, парень остановился, но девушка робко потянула его за руку, и он направился следом за ней. Неохотно, с опаской, ведь ему не хотелось оставаться с ней наедине в пустой квартире, а что она жила одна он знал наверняка: не только Гений мог собрать информацию на кого угодно… Поднявшись на последний этаж, девушка достала из кармана брюк ключ и отперла исцарапанную старую дверь. Фран вошел в ее квартиру первым, отпустив ее ладонь, и неуверенно замер на пороге. Ему отчаянно хотелось покинуть это место. Потому что он боялся. Боялся, что сделает что-то не так, ранит ее чувства, а ведь раньше ему на всех было наплевать, и на себя в первую очередь. Но девушка потянула его за руку в маленькую уютную светлую кухню и, оставив рядом с небольшим белым столиком, ушла в комнату. Вернулась она с аптечкой и кивнула парню на стул.
— Не надо, — апатично сказал он. — Это ни к чему, я обработаю сам, когда…
Но она лишь покачала головой и снова кивнула на стул. Фран вздохнул и сел, не спеша снимать куртку. Она выжидательно на него посмотрела, поставив на стол блюдце, в которое лег иллюзорный цветок. Фран не пошевелился. Тогда она дрожащими пальцами начала расстегивать пуговицы на залитой кровью куртке, но он перехватил ее руки.
— Не надо.
На молчаливый вопрос «почему?» парень не ответил, отведя взгляд впервые за время их знакомства. Ее грудь кольнуло неприятное чувство, давно забытое и ненужное. Обида. Она повернула его лицо за подбородок и посмотрела ему прямо в глаза.
Отвести взгляд? Или ответить? Сказать правду? Или солгать? Сделать счастье иллюзией, поддавшись страху, о котором забыл много лет назад? Или дать надежду на несбыточное? Но ведь есть и третий вариант…
«Задай вопрос!» — просил Король-рыбак сэра Персиваля. Ведь от него зависело, спадет проклятье или нет…
— Я могу создать любую иллюзию, — тихо сказал Фран. — Какую ты хочешь?
Вопрос задан. И ответ он должен услышать. Если вопрос был правильным, проклятие спадет. Если же нет, останется навечно. И тогда чашу священного Грааля ее души уже не наполнить ни кровью, ни слезами, ни мечтами. Она потускнеет и потеряет свою магию.
Девушка нахмурилась, молча вглядываясь в зеленые омуты, и наконец тихо, хрипло, три года не видевшим свет голосом прошептала:
— Мне не нужны иллюзии.
Осколки зеркал, создававших проклятие, рухнули. Молчание обрело голос. Ответ заполнил Священный Грааль. Не верой. Не надеждой. И даже не счастьем. Цветом.
Впервые за долгие годы губы иллюзиониста дрогнули, и на них появилась по-детски робкая, наивная улыбка. Ведь душа его была изорвана еще в детстве, и с тех пор он так и не вырос. Не сумел повзрослеть. Остался ребенком, который уже не верил в сказки. Вернее, он вырос. А вот мертвая душа — нет. И сейчас она была такой же чистой и светлой как тогда, когда эти странные люди с ножами, мечами и иллюзиями пришли в его жизнь. В жизнь мальчика, верившего в Фей, бесов и магию водопадов. Он распахнул свою душу настежь, даря девушке весь ее цвет, и прошептал:
— Ты мои Небеса…
— Обетованные, — закончила она за него, отвечая ему тем же.
Черный цвет души человека, спокойно отправляющего других к последней черте иллюзиями, коснулся белого цвета души девушки, которая до конца боролась за жизнь предававшего ее отца-алкоголика, заставлявшего работать на трех работах. Пальцы Франа коснулись ее щеки, и он тихо попросил:
— Сними с меня это.