Небеса Обетованные (СИ)

— Да уйду я, уйду! — всплеснул руками Принц. — Сегодня уйду, ши-ши-ши. Всё равно это довольно скучно, а капитан устроит скандал, если посторонних заденет. Но в штабе мы с тобой продолжим, даже если Скуало своим оревом поднимет весь квартал!

С этими словами Бэл уверенно двинулся в сторону выхода из парка, всё так же ища что-то взглядом. А когда он ушел, Фран наконец «отмер» и подошел к своей компаньонке по наблюдению за гибелью дня в пожарах заката. Он посмотрел ей в глаза, но ничего не сказал, а в его взгляде промелькнул немой вопрос. «А нужно ли ей было, чтобы он это сделал?» И ответ он получил. Такой же безмолвный, но абсолютно понятный. Потому что потеплевшие на полградуса серые льдинки говорили куда лучше, чем миллион благодарностей. Парень кивнул, едва заметно, апатично, спокойно, и пошел к выходу. А ровно через пять минут, по привычке, из которых и состояла вся ее жизнь, девушка двинулась следом за ним.

***

Серое небо, серые люди, серая жизнь. Серая трава, серые мечты, серые желания. Вот только всё это разноцветное. Как так, почему? Всё просто. Ведь у серого цвета пятьдесят оттенков, и он может создать палитру, не уступающую цветной. Вот только нет в ней самых естественных оттенков — оттенков боли и скорби — черного и белого. Белый — цвет савана и погребальной хризантемы. Черный — цвет траурной ленты и катафалка, провожающего в последний путь. Они всегда рядом, они бесконечно близки друг к другу, но они диаметрально противоположны. Потому что один из них — это абсолютное отсутствие спектральных цветов, другой же включает в себя их все. И лишь если смешать их, соединить, рождается тот самый пресловутый серый цвет, скрывающий истину, обесцвечивающий ее. Так нужно ли смешивать их? Нужно ли создавать из двух таких разных, но похожих цветов, являющихся индивидуальностью, один безликий? Или стоит дать им возможность идти рядом, касаясь друг друга плечами, всегда вместе, но не сливаясь, не изменяя себе, не подстраиваясь друг под друга, не изменяя своим принципам?.. Один расцветет на могиле, почтив память, другой отвезет к этой самой могиле. Но ведь они похожи: всегда рядом со смертью, и лишь отношением к ней разнятся. Так может, стоит дать им шанс остаться самими собой и не смешивать доставку до порога забвения и хранителя вечной памяти?..

***

«Предатель предает в первую очередь самого себя», — говорил Плутарх. Но есть ли люди, которые не просто не хотят, а не способны предать себя, свою душу? Ведь человек с мертвой, искалеченной душой способен поверить только таким людям… Вот только как понять, способен ли человек на предательство? Этого не узнать из слов: это ведомо лишь душе. А душу прячут за мишурой и блестками, солнечными очками и длинными челками, фальшью и обманом. За серым цветом. И только когда человек сам, добровольно, приоткрывает завесу, снимает с глаз серую пелену и позволяет им засиять истинным цветом, даря его тебе, ты можешь увидеть его душу и понять ее. Только так и никак иначе. Вот только чтобы эту пелену с глаз сорвать, нужно захотеть поверить человеку и мечтать лишь о том, чтобы он поступил так же. Не ведая, что же творится у него в душе и рискуя получить ранение в собственную душу. И для этого нужна огромная храбрость, которая не многим по плечу, особенно если душа давно лежит в руинах, которые постоянно топчут грязными сапогами, и ты давно разучился мечтать…

Черноволосая девушка, на миг увидевшая душу парня в странной шапке и открывшая ему свою, не ждала его больше. Она знала — он придет. Потому что он не способен предать самого себя, а значит, и ее не предаст. И на этот закат они будут смотреть вместе. И голуби будут есть крошки от двух батонов. И никто больше не сядет на их лавочку кроме них самих в этот час, принадлежащий только им двоим. А большего ведь им и не нужно, потому что желать большего — значит желать достичь недостижимого, а они не умеют мечтать. Они могут лишь летать во снах…

Фран сидел рядом с ней и, глядя в алеющее небо, впервые за долгое время прислушивался к звуку, раздававшемуся так близко, но одновременно с тем так далеко. Звуку мерному и ровному, успокаивающему, дарящему умиротворение измученной в железной деве жизни, на дыбе судьбы душе. Тук-тук… Едва различимый в вечерний тишине звук спокойно и уверенно бьющегося сердца. Тук-тук. Звук, дарующий осознание того, что рядом есть кто-то. Кто-то живой, кто-то, кто не оттолкнет. Тук-тук. Звук, рождающий слабую и робкую веру в то, что есть смысл двигаться вперед, к чему бы ни привела дорога…

— Ши-ши-ши…

Снова этот смех, такой неуместный в этой тишине, нарушаемой лишь едва различимым биением двух сердец.

— Сэмпай, что Вы тут забыли? — протянул Фран, поднимаясь. — Сегодня ведь работы не предвидится, так сказал патлатый капитан. Или Вы знаете о планах больше капитана? Откуда? А он знает, что Вы узнаете всё из левых источников?

— Я пришел не по работе, — усмехнулся Гений. — Я пришел вернуть должок и получить ответ!