Небесная глина

Мне сказал театральный статист,
что Лукин в душе коммунист.
Нет сомнения. Что за вопрос!
Коммунистом был и Христос!
Как Лукин, он был бородат и
совсем немного поддат.
Я Христа, как Женьку, любил,
хоть с Христом я водки не пил.
Ну, а с Женей — за ради Христа —
мы помянем страдальца креста.
Мы ему не станем пенять,
что он сам не может принять.
Он на небе. Он помыслом чист.
Одним словом, — он простой коммунист.
Бог сказал, что его не согнут
Даже полчища рыжих иуд.
Женя, слушай, он это сказал
потому, что России не знал,
где писательский интерес
тяжелей и опасней, чем крест,
где мы все, как в каком-то бреду,
все живем толь в раю, толь в аду,
где за окнами стая ворон
расшумелась, что твой Ахерон.
где за пробу дотянуться до звезд
иль обгадят, иль напишут донос,
а потом так приколотят к кресту,
что не снилось и страдальцу Христу.

1996 г.

Поэты

Борису Заикину

Безумство и ярость.
Пленительный яд.
Таланты даются нам свыше.
Но свечи горят.
Но свечи горят!
И кто-то
при свете их
пишет.
Как ночь коротка.
Как скрипуче перо.
Шалея от звездного света,
догадки сажают,
словно зерно,
чтоб вырастить правду,
поэты.
Рубаха бела,
как хранимая честь,
и волосы треплет им ветер.
Последние строки
успеть бы прочесть.
А там —
хоть на плаху,
хоть в петлю.

1991 г.

«Он прожил жизнь свою хреново…»

Он прожил жизнь свою хреново —
Пил, матерился, бил жену.
Но он, ребята, верил Слову.
А Слово верило ему.

Конечно, жил он бестолково,

Но осужденья не пойму.
Ведь он владел, ребята, Словом…
Все остальное ни к чему.

Лето 2014 г.

Волгоградским писателям

Сколько поэтов легло в пирамиду
для Еврипида?

Сколько ручьев к Океану приникло,

чтобы Великим

он бушевал, потрясая штормами

небо и сушу?

Мы все писали. А что будет с нами?

Будут ли слушать?

1998 г.

На смерть советского поэта

Он лежал в гробу, словно черный ворон,
Жена выдавливала остатки слез.
За стеной метель вязала узоры.
На желтый лоб легла прядь волос.
Он лежал, ожидая последних слов,
Удара колокола на отплытие в вечность.
Манекен, лишившийся детских снов,
Марионетка с ниткой бесконечной.
За нее, наверное, дергал Бог —
Создавал подобье движенья и мысли.
А потом Бог устал и в Эдеме прилег,
Кукла тоже легла, и нити повисли.
Всю жизнь он писал о том, как жил,
Читать написанное было скучно.
Скучнее только считать этажи
Здания, касающегося крышей тучи.
И вот он умер. Его хоронили.
Точней, провожали в последний путь.
И нити, брошенные Богом, гнили.
И тление тронуло впалую грудь.
И позже, когда уже над могилой
Кто-то пролепетал про поэтический дар,
Ворона, не улетевшая на зиму в Манилу,
Взмахнула крыльями и сказала: «Карр?!»

18 декабря 2003 г.