– Не знаю. У меня такой информации нет. Это вон к Аврелию вопросы, хотя и он вряд ли знает подробности. Они-то только проводники. Иногда приходят души, отмечаются у Врат. Иногда видно, как по радуге кто-то шарится туда-сюда. Не знаю, Тина. Знал бы, сказал. Чёрт побери, не может такого быть, чтобы ничего нельзя придумать! – В глазах Леонарда метались молнии не хуже небесных. – Ненавижу бессилие, – признался он. – Хуже нет, когда ничего не можешь сделать.
– А зачем что-то делать? – спросила Тина. – Всё ожидаемо. Предсказуемо. Я не ангел. Я – человек.
Голос её был полон горечи.
– Какая разница?! Человек, ангел… Ты работаешь у нас лучше, чем многие ангелы! Ты столько делала в мире людей, столько помогала нам… Отсутствие крыльев не значит ничего, для меня так точно. Кто больше сделал для людей, скажи мне: ты, которая столько жизней меняла реальность и несла им свет, или вон Гарик, который бумажки перебирает?! Ты же столько всего успела…
– Да ничего я не успела, Лео! Ничего!
Какая-то неузнаваемая боль прорвалась с самого дна души, отчаянный, давно сдерживаемый крик. Лео растерянно уставился на неё, а потом на его лице промелькнуло понимание, но сказать здесь было нечего. Всё, что он мог, – быть рядом.
– Может, это и правильно, – произнесла Тина. – Я очень устала. Вымоталась. Я попросила шефа, по крайней мере, дать мне отдохнуть в последнем воплощении. Я дерьма глотнула сверх меры. Хочется пожить спокойно. Побыть счастливой, ничего не решать, не страдать, не думать лишнего, не совершать подвигов. И чтобы меня любили. Просто за то, что я есть. Хотя бы одну, последнюю жизнь.
– Постой, – с подозрением проговорил Лео. – Ты так и сказала шефу?..
– Примерно так.
– Ты бы поосторожнее с формулировками, сама знаешь…
– Да всё равно уже. Будь что будет.
На мир ангелов надвигалась ночь. Ярче засияли звёзды, феи начали зажигать фонари.
– Ладно, Лео. Пойду я. Пора.
– Тина, послушай меня. Посмотри на меня. – Леонард снял жёлтые очки, в его глазах цвета морской волны блестела сталь. – Помни: нет ничего невозможного. Веришь? Веришь мне? Ты можешь сколько угодно твердить, что ты всего лишь человек, и это ожидаемо, но я говорю – нет. Ты нужна нам, ты не просто человек. Ты мой друг. Может, тебе кажется, что это неважно, что все творцы так заканчивают. Но это важно. Для меня важно. У меня работа такая – рушить стереотипы. И я ещё не знаю, как всё обернётся, но уверен, что мы с тобой встретимся. Я знаю, ты теряешь память при рождении, но попробуй сейчас запомнить всё это, запомни меня, запомни мои слова, пусть они живут где-то на краю сознания. Мы любим тебя, Тина. Я тебя люблю. Мир тебя любит. Я рядом с тобой, даже если ты этого не замечаешь. Если тебе в новой жизни что-то почудится, покажется – знай, тебе не показалось. Мы рядом.
Леонард стоял на крыше Небесной канцелярии.
Тина шла к Вратам.
Его всегда это завораживало – прыжок в неизвестность, потеря памяти, и всё начинается заново. Вся жизнь. И одновременно сохранение той первой, изначальной искры, которая определяла сущность человека, сколько бы перерождений ни оставалось за плечами. Он помнил, как сам однажды сделал шаг в никуда, удар в спину, переломанные крылья. Как он выжил тогда, как сумел сохранить себя и вернуться ещё больше в себе уверенным, чем раньше. Он научился всему. Для него не существовало границ и стоп-сигналов. Он создавал огненных и снежных драконов и подбрасывал поэтам рифмы для колыбельных. Он сталкивал лбами влюблённых, которые жили на разных концах страны, и рисовал знаки на кирпичных стенах. Он умел разглядеть в каждом человеке искру и раздуть её в настоящий пожар… Он мог всё, а чего не мог – тому учился, и очень быстро.
Единственное, что оставалось для него недоступным, – обмануть смерть.
Сейчас он не мог ничего сделать. Леонард, уверенный в том, что нет ничего невозможного, главное – грамотно приложить и направить усилия, запустить импульс, сейчас был готов убивать из-за ощущения беспомощности, если бы было кого и за что. Тина права: нет смысла оббивать порог кабинета шефа. Здесь не решить вопрос так, как он привык, – радикально, наотмашь. Такой вопрос вообще никак нельзя решить. И это страшно бесило Леонарда. Частично из-за нежелания терять партнёра, творца, к которому он уже давно привязался. Частично из-за невозможности реализовать профессиональные амбиции, ответить на вызов, в очередной раз с блеском доказать, что границ не существует.
Смерть нельзя обойти. Нельзя договориться, перехитрить, бросить вызов. Это самый безукоризненный, отлаженный, чёткий механизм, который с самого начала мира никогда не давал сбоев. У Пафнутия в отделе исполнения желаний было навалом подобных заказов: обмануть смерть, воскресить, отложить, совершить чудо. Естественно, почти все они сразу уходили в утиль. Бывали редкие случаи – вроде изобретения лекарства от неизлечимой болезни, но исключения лишь подтверждали правила.