Аврелий курит и смотрит на взрывы в жилых кварталах, смотрит со стороны, собираясь с духом. Постоянно одно и то же, всегда одно и то же, рутина, монотонность. Только вот он не может к этому привыкнуть. Нет, не так – он не хочет привыкать, признавать, что это нормально для мира. Он мог бы поменять направление, вернуться забирать души умирающих от естественной смерти или хотя бы перейти на несчастные случаи. Это возможно и даже не сильно порицается, ведь ангелы смерти нужны везде, и живой ангел смерти всегда лучше, чем очередной сломленный на войне. Но его тянет сюда, он отчаянно пытается понять людей, сделать то, на чём настаивал Христиан Сергеевич. Пытается и не может, потому что есть вещи, недоступные пониманию ангелов.
Знакомый шелест крыльев. Сквозь запах дыма пробивается тонкий аромат ландыша. Лана приземляется рядом. Они немного похожи: она тоже отказывается привыкать, у неё постоянно новые предложения, ей хочется перемен. В её сумке запас анестезирующего средства – невиданная инновация по меркам Ведомства смерти, совместная разработка с отделом бытовой магии. Страшно дорогая и сложная вещь, которую нужно использовать редко и разумно, но уже хоть что-то. Можно вмешаться за две-три минуты до неизбежной смерти, снять боль, отключить от реальности – и ни в коем случае не ошибиться в неизбежности.
– Как ты? – спрашивает она.
Он курит, молчит и смотрит.
– Я только что оттуда. Там наших хватает. Передохни немного.
– Да, вот сейчас докурю.
– Аристарх очень хвалит тебя. Говорит, молодец Аврелий, перспективный, с искрой. Ты же знаешь, он редко вот так в глаза скажет, ну, хоть я скажу. Только не сдавай меня. Говорит, нечего сотрудников баловать, не маленькие, премии выписываю, и хватит.
Аврелий сдержанно кивает, но Лана видит, как загораются его глаза от этих слов.
– Я делаю недостаточно, – говорит он. – Я могу лучше, но не понимаю, как пробиться через эту систему. Коллеги советуют не париться, работать спокойно, не заморачиваться. Аристарх Игнатьевич твердит: «Нечего стоять и смотреть, забрал душу и свободен». А я не могу так, Лана. Я должен смотреть, я не могу не заморачиваться, я хочу помогать людям хоть как-то. Ангел я или кто?
– Поверь, я тебя понимаю. Знаешь, сколько сама вот с этим, – она указывает на сумку, – намучилась. Сколько инстанций обошла, пока создали, пока запатентовали, опробовали… И всё равно, по общему мнению, я тут работаю, потому что сплю с начальником.
– Я так не думаю.
– Я знаю. С тобой мне легко. Ты мне нравишься, и поэтому можно сказать тебе откровенно?
– Давай.
– Ещё немного, и ты просто сгоришь. Не протестуй сейчас, а постарайся услышать меня как друга. Я много раз видела такое. И вижу в тебе сейчас эту усталость и безнадёжность. Ты на редкость упрямый, готов всё отрицать и рваться в бой, но я тебя прошу, постарайся не упустить момент, когда почувствуешь, что твоя душа начинает ломаться от всего этого. Аврелий, – Лана заглядывает ему в глаза, касается ладонью его щеки, – то, что ты делаешь, очень важно. Даже если тебе это кажется каплей в море. Поверь, многие ангелы даже не задумываются о том, что для тебя уже давно обычная работа.
Ангел опускается на землю, как будто силы разом покинули его.
– Я уже чувствую, – признаётся он. – Чувствую, как во мне что-то ломается. И это не профессиональный перекос, не закалка, не опыт… будто я сейчас веду бой на два фронта: мне нужно продолжать хорошо работать и одновременно не предавать свою душу.
Осёкшись, он закрывает лицо ладонью, только плечи едва заметно вздрагивают. Лана садится рядом.
– Всё ты правильно делаешь. Сейчас тебе станет легче. Скажи, у тебя есть что-то, кроме работы? Тебе есть на что опереться в своей душе, что-то такое, что останется, даже если весь мир полетит к чертям, а нас расформируют и отправят в секретари?
Небо над городом заволакивает клубами дыма, и молодой ангел устремляет на него взгляд.
– Да, – наконец говорит он. – Есть.
– Так вот храни это в самой глубине души. Не рассказывай мне, пусть будет только твоё. Это твой свет, твоя правда. Свет, из которого всех нас создали, вечен, но и он нуждается в поддержке и обновлении. Особенно в нашей профессии. Когда почувствуешь, что сгораешь, что больше нет сил держаться, вспомни: тебе есть что хранить. Есть ради чего оберегать неприкосновенную часть души. Тогда ты сможешь больше. Тогда тебя никто и ничто не посмеет сломать.
Аврелий поворачивается к Лане. Всегда безукоризненно выглядевшая, сейчас она смотрится усталой, с грязью на лице, с убранными под повязку волосами, в простой чёрной одежде, с покрытыми пылью крыльями. По холму, на котором они сидят, ветер гоняет мусор, песок и сажу. Впереди превращается в руины очередной город.
Им нельзя вмешиваться, нельзя менять реальность, но они делают то, что должны, и ещё чуть-чуть. Потому что обоим есть ради чего это делать. Их души, их правда – неприкосновенны.
– Спасибо, Лана. Я запомню. Я постараюсь.
– Да не за что. Я сама всё это прошла. Что, полетели?
– Полетели.