Небесная сталь

Денар сжал рукоять клинка, готовясь ко встрече с Создателем. Он понимал, что не сможет спасти свою женщину, но просто стоять и смотреть, как вешают его любимую, – он тоже не мог. Тут Кейко нашла его взглядом. Уголки ее рта едва заметно шевельнулись, и она немного качнула головой.

А затем знахарка запела одновременно прекрасную и грустную песню:

Жила-была девица, как лето мила,
– Так грустная песня поет,
Но тяжкое бремя узнала она
– Как жалко, как жалко ее, –
Влюбилась всем сердцем в солдата она.
– Так грустная песня поет –
И тайно венчалась и честь отдала
– Как жалко, как жалко ее.
Тот воин уж скоро ушел воевать
– Так грустная песня поет, –
Жену он оставил, чтоб кровь проливать,
– Как жалко, как жалко ее.
Лишь ветер и дождь слезы льют за окном
– Так грустная песня поет, –
А вести о муже гонец не несет
– Как жалко, как жалко ее…[1]

Денар смотрел в прекрасные зеленые глаза, слушал звонкий голос и не мог двинуться с места. Ноги будто вросли в землю, а рука, сжимающая рукоять клинка, стала каменной. Чары коснулись не только его: лица окружающих солдат, еще мгновение назад озлобленные и ожесточенные, словно преобразились. Даже палач, позабыв о своих обязанностях, застыл с открытым ртом. А Кейко пела все громче:

…Вот осень проходит, зима настает
– Так грустная песня поет, –
Приносит гонец победную весть
– Как жалко, как жалко ее.
Тот воин пал в битве, пришла за ним мгла
– Так грустная песня поет –
Вскричала девица: «Мне жизнь не мила!»
– Как жалко, как жалко ее.
Надела она подвенечный наряд
– Так грустная песня поет –
И сбросилась прямо с вершины скалы
– Как жалко, как жалко ее.
А утром тот воин вернулся с войны
– Так грустная песня поет –
Лишь ранен был он, а теперь исцелен
– Как жалко, как жалко его, –
Но пуст дом любимой, лишь ветер шумит
– Так грустная песня поет.
«Ушла за тобою», – ему говорит
Сварливая баба с клюкой.
Не думая долго, кинжал он схватил
– Так грустная песня поет –
И, не сомневаясь, себя поразил
– Как жалко, как жалко его…

Гвардеец, зачитавший приговор, скомкал желтоватый листок в кулаке и отвернулся. Денару показалось, что сейчас он прикажет отпустить Кейко, которая продолжала петь:

…Кто знает, быть может… в том мире ином,
Друг друга они все ж нашли?
И счастье свое, наконец, обрели…
– Так грустная песня поет.

Но тут песня закончилась. Гвардеец помотал головой, стряхивая наваждение. Губы Кейко что-то прошептали, а затем… палач выбил табурет. Ее ноги дернулись несколько раз и застыли. Люди начали расходиться, а Денар все стоял и смотрел на покачивающееся на дереве одинокое тело женщины, которую любил. Он не хотел смотреть, но не мог отвести взгляд.

Как же он себя ненавидел и презирал в тот момент!..

Наконец, выйдя из оцепенения, Денар решил снять тело, но двое солдат преградили ему путь.

– Генерал приказал, чтобы она висела здесь, пока не сгниет, – сказал один, оскалившись редкими зубами.

Сжав кулаки до боли в суставах, Денар ушел, чтобы вернуться под покровом ночи.

Красным блеснула сталь, отражая лунный свет, и один часовой упал, заливая снег кровью. Через мгновение к нему присоединился и второй. Денару не было их жаль. Он снял Кейко с дерева, отвез далеко в лес.

Там он соорудил костер и предал тело огню.

Он смотрел на пламя до тех пор, пока от костра не остались лишь пепел да белые кости. Затем вернулся в лагерь, отвел в стойло своего боевого коня, снял доспех и, взяв лишь меч, пешком отправился прочь.

Это было чистой воды безумием. Какая-то часть Денара надеялась, что вскоре его убьют. Разбойники, варвары, дикие звери или разыскивающие дезертира легионеры. Ему было все равно. Жизнь потеряла всякий смысл. Он все думал о последних строках предсмертной песни Кейко: возможно ли, что им тоже суждено увидеться в ином мире?

Но судьба снова решила иначе.