Небесные (СИ)

На ум неожиданно приходит Коэн. Хард в растерянности - это впервые, когда он вспоминает сестру. Видит ее совсем ребенком. Вот царапает коленку, бросается в слезы. Теряет любимую куклу, бросается в слезы. Падает с лошади, бросается в слезы. Разбивает зеркальце, падает, провожает Харда - слезы, слезы, слезы. Стоило ее губам задрожать, как Хард мгновенно скрывался. Лучше пробежать десять миль или столько же раз сразиться, чем попробовать ее успокоить - оттого заливается лишь громче. Наверное, у девочек это особенное, потому что Хард не помнит, чтобы плакал он сам или кто-то из его знакомых. Зато Круг не сбегал. Магические истории, парочка трюков - и слезы высыхали. Круг умел найти нужные слова.

Трудно дышать. Душит злость. Или не злость, а что-то иное. Его начинают пугать охватившие его мысли. Раньше такого не было, раньше Хард никогда не бросался в самоанализ, никогда не терял сна и аппетита. Что изменилось? Почему это настигло его сейчас? Неужто что-то грядет? Или просто сказывается усталость?

Уткнувшись лицом в лежанку, Хард воет. Обессиленный, во власти страхов и чего-то необъяснимого, неподвижно лежит до самого утра. Слышит, как возится, шебуршит за тонкой стеной лагерь, как звучит горн. Поднимается сам, умывается, устало откидывает полог. Теперь забыться. Забыть не получится, но можно забыться. До следующей ночи. Когда обступят родные, знакомые лица.

В полдень из тела сарийского стана выделяется посланник. На лбу так и горят буквы: "Войны или мира!". Лучники могли бы достать его еще на подходе, но убивать посланника, не выслушав сообщения - дурной тон, хотя Хард бы с этим поспорил. Мысленно он расчерчивает траекторию полета стрелы, красочно вонзает в приближающийся череп. Череп, однако, уже у рва: передает сообщение, стремглав несется обратно.

На неохваченной воюющими полосе проводят переговоры. Хард охраняет наследника. С той стороны идет в окружении Бастин. Хард думает: вот он, прекрасный момент покончить с Бастином раз и навсегда. Отрубить змее голову и растоптать извивающее тело. Но ничего не делает. Когда попытка договориться заканчивается провалом, стороны расходятся. Все до единого понимают, что это значит.

Будет последний бой.

ГЛАВА 15

Амааль еще раз проверил бумаги. Затем еще раз. А потом еще раз. Удостоверившись, что королевская печать не исчезла, а текст не сбежал, он аккуратно свернул пергамент, обернул его темно-синей шелковой лентой и положил в резную каборрскую шкатулку. Шкатулку закрыл, убрал ее на дальнюю полку, туда, где уже лежали мешочки с золотом и серебром, запер комод на ключ. Предосторожности были излишни, слуги в кабинет не зашли бы в любом случае, не говоря о том, чтобы рыться в его вещах, но так было спокойнее. Официальное заверение о восстановлении его в должности должно быть под защитой.

Выходя, по привычке свернул налево. Поплутал по собственным коридорам, напугал служанок, вышел через черный ход. До сих пор не мог запомнить, что теперь живет в восточном имении. Поместье ему не нравилось: огромное, старинное, из мертвого дерева, забывшего самое себя. Высокие потолки, под которыми он не чувствовал себя в безопасности, толстые стены, прикрытые непонятными дорогими картинами и вазами с толстыми цветами, огромные дверные проемы, под которыми прошел бы и великан. Он не чувствовал дома, не видел себя в нем. В ее стенах казался сам себе голым, беззащитным, открытым нападению со всех сторон. Министр уже мысленно сделал себе пометку: как только все придет в порядок, начать строительство нового имения. В котором можно жить, а не обороняться. До тех пор обустроился в самой маленькой спальне, в которой мог дотянуться до всего, не вставая с места.

Зато угодья пришлись ему по душе. Дикие, заброшенные, заросшие сорной травой и цветами, сохранившие свою естественность и первозданность. Деревья здесь не шептались - откуда божкам взяться в пределах столицы? - но отзывались на его прикосновения по собственной памяти. Когда Амаалю надо было подумать, он выходил сюда, забирался в самую гущу зелени, где был скрыт от сторонних глаз, устраивался в проржавевшей беседке и размышлял. В последние дни он провел здесь много времени.

Амаалю не с кем обсудить свои опасения. После пожара в библиотеке Дарокат исчез. Перепуганные слуги сообщили Амаалю, что министр образования сошел с ума: взял с собой немного продовольствия и отправился на поиски Небесного города. Амааль подозревал, что Дароката больше не увидит.