Небьющееся сердце

– Я вам не верю, – сказал он наконец. – Я никому не верю, к сожалению. Я вам не верю и понимаю, о чем прошу. Я приглашаю вас участвовать в заговоре против вашего друга и партнера. Дело не в доверии. У меня нет выхода, как я уже сказал. Выкрасть мальчика и бежать? Это даже не смешно. Вот так, уважаемый господин де Брагга. Я с вами откровенен.

– Да, – подумал де Брагга, – подкупающе откровенен! Психолог! Обязывает меня своей откровенностью. Тот же шантаж, только наоборот.

Он протянул руку, и они обменялись рукопожатием. Де Брагга вышел через арку и пошел вдоль улицы, направляясь к центру города, а Маренич вернулся обратно в парк.

* * *

Де Брагга, не торопясь, шел вдоль улицы. Набрел на столики уличного кафе и вспомнил, что еще не завтракал. Попросил официантку принести кофе и бутылку минеральной воды. Закрыл глаза, подумал, что устал и хочет домой… на юг Европы, где с веранды его дома видны заснеженные пики Альп, где хрустальный воздух, холодный ночью и жаркий днем, и хвойные леса, тянущиеся насколько хватает глаз. Он думал о своей долгой, бесконечной жизни, богатой событиями… всего и не упомнишь.

Сковронек рассказывал о взрыве, вспышке, бесшумной и холодной… и мертвых телах вокруг. Сковронек был уже большой, он помнит. А он, де Брагга, не помнит ничего… мал был.

– Нас, живых, оставалось пятьдесят три, – рассказывал Сковронек, – все мальчики, остальные лежали мертвые – взрослые и дети.

Сейчас их тридцать два, а для завоевания мира достаточно тридцати, как сказал его новый друг Маренич. Остальные погибли в войнах, приняли мученическую смерть на костре или были удушены шелковым шнурком по решению суда святой инквизиции за чернокнижие, ереси и колдовство. Никто из них не умер своей смертью… пока. Сковронек, странствующий поэт и философ, нашел его годы спустя и рассказал о взрыве, а также объяснил те странности, которые уже начали его беспокоить… преподал азбуку выживания…

– Мы другие, – говорил Сковронек, – мы не стареем, мы не рожаем детей, нам открыта суть вещей, и во сне наша душа возвращается домой…

«Домой, – думает де Брагга, – я хочу домой! Но не туда, куда улетает ночью моя душа – мой дом уже давно не там, а на юг Европы, туда, где моя семья – китаец Ли Чен, его легкомысленная жена, которая без конца покупает одежду, и старый ворон со скверным характером, по имени Катилина, испытывающий мое терпение уже добрую сотню лет; туда, где мои книги и рукописи… подаренные мне разными замечательными людьми, встретившимися на моем жизненном пути; где горы, снег и бесконечные хвойные леса…»

Глава 7, в которой ничего не случается, но зато возникают интересные идеи…

Уже на другой день Оля чувствовала себя у Риеки как дома – шлепала по комнатам босиком, сдирая с окон гардины в стирку, расставляла книги в книжном шкафу, убирала старые газеты и журналы и выносила ненужный хлам в прихожую. Перетерла хрусталь и фарфоровые фигурки в серванте, привела в порядок цветы на балконе – притащив из кухни ведро воды, щедро окатила их водой и срезала сухие ветки. К десяти утра, почувствовав, что устала и проголодалась, сварила себе кофе и сделала бутерброд с копченой колбасой. Риека еще спала, и Оле не хотелось ее будить. Ей было покойно и почти радостно от работы, домашней обстановки, запаха кофе и поджаренного хлеба. Усевшись за стол, она отхлебнула из чашки и закрыла глаза от наслаждения – кофе был горячий, некрепкий и очень сладкий, именно такой, как она любила.

– Доброе утро! – В дверях появляется Риека, растрепанная, заспанная, в небрежно подпоясанном кимоно, под которым ничего не надето. Она зевает, закрыв рот рукой, и стонет: – Еще только десять, спать и спать! А ты – стук-грюк, стук-грюк! Киви тоже топает по клетке, чихает, кряхтит, как перед смертью. Я забыла вчера вынести клетку из спальни… Неймется с утра пораньше! У тебя что, бессонница?

– Сколько можно спать? Уже почти одиннадцать!

– Я раньше двенадцати никогда не встаю! – Риека усаживается за стол. – А мне кофе можно?

– Можно! Бутерброд сделать?

– Упаси боже! Я с утра только кофе. – Она усаживается на табуретку, забрасывает ногу на ногу. Оля отводит глаза. – Хорош-о-о! – тянет Риека, глотая кофе. – Только слабый. Я люблю покрепче и горячий. Без сахара.

– Слушай, я тут надумала обои в прихожей сменить, – говорит Оля. – Видела в мебельном, темно-зеленые с золотом, продольный рисунок – букетики как на старинных гобеленах. И дорожку еще… на пол.

– Обои? – удивляется Риека. – А кто будет клеить?

– Сами!

– Я не умею.

– Я научу. Ивана привлечем.

– Ивана! Ха! – смеется Риека. – Иван тебе наклеит.

– Ну, двигать что-нибудь дадим. Потяжелее!

– Ну, не знаю даже… – с сомнением говорит Риека. – А зачем?

– Что – зачем?

– Ну, это все! В принципе!

– Как зачем? У тебя прекрасная квартира, но хлама, хлама… ужас!

– Ну, давай, – сдается Риека, – но я, вообще-то, не настаиваю.

– Я настаиваю! И ковер твой, зеленый с красными розами нужно из гостиной убрать. А вместо него – светло-желтый с оранжевым, видела там же, и недорого.