Небо молчаливое

Дни тогда текли медленно. Ни закатов, ни рассветов на Верне не было. Астрономические сутки планеты, если совсем точно, длятся здесь триста шестнадцать дней солнечного мира, Нового Эмминого мира, или триста сорок семь – Старого, того, откуда спустя семь месяцев придёт Константин. Привычная к солнцу Эмма совсем перестала чувствовать время, такое плотное живое всегда оно стало ничем, изнуряющем маршем по темной пустыне, ожиданием ближайшего ничего. Доктору Небу нравилось. Он быстро освоился.

Эмма выглянула. В коридоре по обыкновению царил полумрак. Луи жался к стене.

– Эмм… Можно?

Она кивнула. Открыла по шире дверь. Воспоминания мерцали перед глазами, превращая коридор в не коридор, в другой коридор, в этот же, но в прошлом, когда тут ещё ничего не мерцало, а все светильники работали. Эмма прошла немного, прошла во тьме. Прижалась лбом к холодной стеклянной двери, а в ней как в зеркале отражался весь лабиринт дверей и памяти. Сырой раной вздёрнутый, взорванный. Ты слишком долго его прятала. Пряталась. Пора бы наконец посмотреть. И Эмма не позволила себе отвернуться, зажмуриться не позволила. В холодной черноте стекла дрожало её собственное отражение, её лицо и руки, не прикрытые. После бала и красного платья прятаться не хотелось. После капитанских объятий. После…

– Эмм, – позвал её Луи. И морок растаял, коридор был просто коридором.

«Мне нужно было вспомнить, – прошептала Эмма. – Мне нужно было время. И Верна дала его мне». Дурнота отступила.

– Вы снова поссорились с Фетом? – прямо спросила она, вернувшись. Луи ждал. А ещё Луи ждал, что всё разрешит, придумает как надо, убедит Фета. Но Эмма могла только быть рядом, как не были с ней.

– Эмм, а ты на чьей стороне? На Фета, да? Или… – он даже сказать «на моей». Смотрел и смотрел – ребёнок, недополучивший любви. А просить её страшно, но об этом Эмма судила по себе. Может потому они так и тянулись друг к другу? Мальчишка-вор и взрослая ведьма, бывшая когда-то учёной.

– На твоей. – Эмма точно знала, что так отвечать нельзя, что это так по-детски делить стороны, тем более, когда вы все на одном корабле болтаетесь. Это может рассорить их с Фетов ещё больше. Куда больше? «Ведьма», – она хмыкнула. Ну ведьма, да. Ведьма с грустью заглянула Луи в глаза, кажется, всё правильно она сказала. Кажется…

– Тогда скажи честно, он меня не полюбит, да?

– Да, – Эмма не успела подумать, и её «да» обрушилось им двоим на головы, да прозвучало веско как на сеансе, только без платы и карт.

Луи кивнул, понурившись.

«А ведь могла и соврать», – запоздала поняла Эмма. На сеансах она не врала. То есть… прикидывать ведьмой уже… уже как бы ложь. Люди приходили с верой, а она орудовала этой верой будто стамеской какой-то. Нет, она старалась говорить если не правду, то… ту… ту правду, которую открывали карты. И люди с радостью принимали её.

Глаза у Луи покраснели, а кончик носа стал малиновый.

– Мне нужно было, – он всхлипнул, – услышать, – всхлипнул, – от кого-то ещё.

Здесь можно было подвинуться к нему и шепнуть что-то пустое и обнадёживающие: «всё будет хорошо», «может подождём ещё?».

– Это, не потому что я дурак? – он, наконец, поднял голову и резко перебросил волосы назад, почти с ненавистью. Эмме захотелось погладить его по голове.

– Ты не дурак. – В который раз она это говорит? – И Фет так не считает, он боится за тебя. – Боги, ну и глупое же оправдание! Жаль, что так и есть. Столько боли готовим друг для друга, потому что иначе страшно. Накричать всегда проще… – Он хочет, – Эмма вдохнула глубоко-глубоко, но воздух всё не усваивался, – чтобы мы всё были реалистами и чистили картошку.

– А ты не умеешь, – Луи слабо улыбнулся.

– Да умею я, – вздохнула Эмма, – просто не люблю. Только не говори ему. – Ну что за мелочный заговор? Подмигни ещё. – Я не думаю, что Фет готов хоть кого-то сейчас полюбить – «так как ты этого хочешь» этого Эмма не добавила, а Луи ждал. – В романтическом плане. – Она отвернулась.

«Стыдишься или трусишь?» – этого Эмма тоже не знала.