Небо молчаливое

«Скучная работа прочищает голову», – напомнила себе Эмма, когда чистенький стеклянный лифт любезно объявил её этаж. Лифт говорил с акцентом. Вместе с ней вышла какая-то девушка, пара полицейских поехала дальше.

Сил гадать не было. Никаких. Эмма закрылась в туалетной кабинке, проверила и снова поверила. «Да какая к чёрту разница? Кому я тут нужна? Придут проверять чего не сру?», – она резко скинула куртку: гадалки куртку о тысячи карманов не носят, не носят высокие шнурованные ботинки и перочинный нож с отвёртками. Она повесила сумку на крючок, расстегнула, чтобы проще было, стянула штаны, отряхнула юбку. Сейчас нужно одеться и выйти, чем дольше она прокопается, тем меньше людей успеет принять, тем меньше будет денег. Деньги. Всё в них упирается. Ни жизнь – сплошное торгашество. Она оправила юбку и вышла ведьмой, повесила сумку на плечо, встала у зеркала и быстро, почти наощупь подвела глаза жирной чёрной подводкой, получилось скорее зловеще. На ходу нацепила перстни.

«Здравствуйте!» – огласила, входя. И милый мальчик тотчас подскочил, чтобы проводить ведьму к столу с чёрной скатертью.

– Мы вас очень ждали! Всё небо шепчется…

– Знаю-знаю, – согласилась Эмма, превращая стол в алтарь. Ей было лестно и совестно: люди приходили за магией, люди искали утешения, чего-то высшего и мудрого, больше Верны и обозримой вселенной, но главное больше их.

– Вы… вы похожи на земную богиню.

Эмма кивнула. Ей очень-очень хотелось возразить. Но платят ей здесь не за возражения. Для Вернских поселенцев «земное» виделось сакральным. Многие из них, да и Фет в том числе, не очень-то верили в солнечный мир, в мир, где небо голубое и доброе, где облака не из серы и прочей гадости, где видно звёзды. Они и в звёзды не верили. Трудно верить в то, чего вроде как нет. Гости сюда прилетали реже редкого. Проще считать, что это местные сумасшедшие с далёких станций. Мало ли тут станций? Кто их вообще регистрирует?

Вернские женщины не носили юбки и сетчатые чулки, не торговали телами в рекламе абрикосового джема. Как смеялась сама Эмма горько-горько: вот оно отсутствие гендерной социализации. Или всё-таки нет? В таком мире стать богиней оказалось проще простого, стоило только платками обмотаться да все цацки на себя навесить, достать таро и притвориться, что сама в это веришь.

– Правда? – Эмма вытащила благовония и подставку, спички и кварцевый кубик, он служил датчиком в одном полетевшем приборе, а теперь магии служит.

– Д-да. Можно приглашать?

– Минуточку. – Она чиркнула спичкой. Вот-вот снова провоняется можжевельником, этот запах накрепко к ней прирос. – Теперь зови.

Мальчик выскочил за дверь. Если так прищурится, Эмма прищурилась, можжевеловый дым заполнял комнату, хочешь не хочешь прикроешь глаза… Мальчик чем-то походил на её дипломника: треугольное личико, брови лохматые, целый мир готов перевернуть, а посчитать погрешности все времени не достаёт. Хороший был бакалавр, на красный защитился. Ей, правда, тогда казалось, что мальчик в неё влюбился, а ещё казалось, что это педофилия какая-то получается, хотя парню как прочим бакалаврам-четверокурсникам было не меньше двадцати одного, а ей аспирантке – двадцать четыре. Только в этом возрасте, в окрестности двадцати, каждый год виделся пропастью. Это сейчас время куда-то пропало, то ли замедлилось так сильно, точно течение равнинной реки. Эмма привыкла к рекам высокогорья, но Верна и здесь подсовывала свои правила.

Первой оказалась женщина, она спрашивала о здоровье дядюшки. Эмма разложила «крест» и «поляну в заповедном лесу». По ходу выяснилось, что кверентка (какие только слова не вспомнишь, когда деньги понадобятся) не может простить дядюшку и себя, и мучается от вины и тревоги, злиться на больного и ничего не может с тем поделать.

Эмма говорила долго и очень славно, почти как на лекции, и люди верили. Она вообще-то умела хорошо говорить, в университете кроме прочего был добровольно-принудительный факультатив риторики. Хоть как-то окупилось моё образование, смеялась ведьма, глядя на себя в пёстрых тряпках, в звонких позолоченных браслетах за столом, покрытым чёрной скатертью. Где твоя диссертация? Хотела ж первой с выпуска защитить.

Кверенты смотрели на неё точно на святую, и верили, и оставляли деньги, и Эмме хотелось спрятать лицо, а лучше спрятаться самой. На святую она походила мало. Неужто людям настолько не хватало опоры, что они готовы были уверовать в силу одной растрёпанной девчонки и её карт? Нет, она не хотела обманывать, она хотела денег и только. «И быть услышанной», – подумалось с болью. Как сильно, как долго она хотела, чтобы и её голос имел вес! Чтобы ни Эва, ни родители, ни Дэвид не имели власти над ней. И вот пожалуйста, все эти люди остались в пяти световых годах от тебя! Одно лишь чудо поддерживает связь между ядовитой Верной и твоим Новым миром. Сама ведь знаешь, что шанс снова увидеть их стремиться к нулю. От таких мыслей ей стало и очень тухло. «Ну вот зачем я так?» – спросила она, но даже хвалённые карты смолчали.