Небо молчаливое

Перед дверью в буфет висел красный огнетушитель. У каждого отсека был огнетушитель. Эмма с трудом подняла красный баллон. Дверь заклинило. Систему частично обесточило. Эмма сдернула пластиковую заглушку и вручную отворила дверь.

– Вашу ж мать, – выругалась она. – Вы б хоть вентиляцию включили. – Эмма хотела было уйти, но замерла, уставившись на Константина. – Повесь, – Эмма сунула ему тяжеленный огнетушитель. Теперь можно идти. – Идиоты, – прошипела она в коридоре. – Придурки.

– Эмм, – послышалось виновато, – прости.

«Засуньте это прости, – думала она, но говорить не решилась. Нечего тратить время, оно и так улетело впустую. – Пусть Фет вам вставит. Да, пусть». Не останавливаясь, она напечатала ехидную записку доктору. Пошли вы все.

Красные лампочки погасли. Сигнализация заткнулась.

На хрен пошли.

V

– Эмма! – крикнул он в пустой коридор. Ведьма и не подумала отзываться. Лампочки светили тускло-тускло, тени наползали друг на друг, и оттого коридор казался ещё длинней и уже. Ведьма исчезла в сплетении теней, будто в ночь вошла, будто была настоящей ведьмой.

Константин разочаровано пнул табурет. Он всё делал неправильно. Боги! Что за дела? Почему дома такого не случалось?

– Вот скажи, – он уселся на спинку дивана, в голову снова пробрался клубничный дух поющей девчонки, – что я делаю не так?

– Не так? – она повернулся к нему, заглядывая своими бледными кошачьими глазами в его глаза. – Смотря о чём ты.

– О ком, – буркнул Константин.

– Госпожа злится? – Она отставила фужер. – Обижается, – поправила сама себя. – Конечно. Нужно будет извиниться. Эмма любит засахаренные фиалки?

– Не знаю, – бестолково протянул Константин. Боги, он уже столько с ней пережил, а до сих пор не знает ни что Эмма любит есть, ни что читает и слушает, не знает её любимые цвет и время года.

– Все любят. А кто не любит, может продать, – рассудила Лика. – Но дело не только в этом, – она вновь пригубила коктейль.

Флейтист, точно вынырнувший из забвения, потянулся с бутылкой в их сторону.

– Мне хватит, – отрезал Константин.

– Мне тоже, – она прикрыла ладонью фужер. – Что тебя мучит, о славный герой?

– Мучит? – скривился Константин.

– Угу, – она улыбнулась так, будто знала всё правду этого мира, хитро и пьяно. Просто пьяно. – Ты подумай пока, а расскажу тебе сказку. Земные боги такие любят. Ты ведь и сам немного…

– Бог.

– Земной, – а вот теперь ухмылка у неё вышла почти Эммина, но до ведьминой всё ж не дотягивала. – Я слышала, ох не помню, где, – она залпом допила коктейль, – тебе важно где? – Константин в ответ мотнул головой. Ему плевать. Внутри зрело стойкое предчувствие, что он должен быть где-то не здесь. Константин остался сидеть и слушать. – В общем, есть такая теория и мне она по душе, в которой говорится, что все мы часть одного целого, что каждый человек – это воплощение одной души, пришедший в этот мир дабы познать всю его множественность.

– Чего? – вполне планомерно спросил Константин.

– Ну я это ты, ты я, и тот ворчливый доктор, и госпожа, и Эмма, и все-все люди на всех-всех станциях.

– А зачем?

– В смысле «зачем»?

– Не знаю… По мне так, – Константин заглянул в свой стакан. – Это… мы разные люди. Отдельные.

– Подлить? – возник флейтист под правым локтем.

– Мм, – неопределённо промычал Константин. Флейтисту и того хватило. – Да, спасибо. Хватит. Не знаю. Я не об этом. Я не верующий.

– Твоё право, – Лика дёрнула плечом. – По мне так легче осознавать, что всё мы по факту одно, и что боль, причинённая другому – это боль, причинённая самому себе.

– На кой вообще причинять кому-то боль? – Константин чувствовал, что потихоньку пьянеет. Ни что из слов Лики не помогало, всё только путало. – Мне надо… – он тяжело поднялся. Как долго они тут сидят? – Вы допивайте. Каюты…

– Помним! – звонко отозвалась поющая.

Эммы в коридоре, конечно же, не было. Да и с чего бы ей тут стоять? Константин направился к рубке. Нет, не её смена, там Луи. Он развернулся, грузно переваливаясь с ноги на ногу. Под ботинками что-то хрустело: ручка выпала из кармана. Тирхская ручка, с отвращением подметил Константин и двинулся дальше, проскакивая буфет. Он убрал стакан ил оставил? А есть теперь разница? Эмма и так и так будет зла и Фет, Фет уж тем более. Размашистым пьяным шагом он доплёлся к машинному, развернулся, не в силах войти.

Глава 8

тихая сила

I