Птаха вытаращила на него глаза и даже рот открыла. Как будто не поверила своим ушам. До того ли было Арнэю! Тем более, чем занять её рот, ему более, чем понятно. Втолкнув феникса в опустевшую аудиторию, драгх запер за собой дверь.
Глава 35
Арнэй Адингтон ожидал от рабыни чего угодно — слёз, просьб, чуть ли не того, что она попытается забиться под парту, чтобы распалить в нём охотничий инстинкт, а то и примется соблазнять его в открытую, как тогда, в холле корпуса межмировиков… Тогда она облизывала свои губы, и при этом такая… вся из себя… двигалась, шерд!.. а дальше… дальше всё, как в тумане! И когда драгх пришёл в себя, обнаружил, что держит в кулаке её волосы, а гибкое юное тело прижимает к себе так тесно, что даже ему дышать было трудно.
Известно же, что фениксы коварны!
Но до этого момента Арнэй Адингтон даже не подозревал, насколько…
Потому что того, что птаха, вместо того, чтобы соблазнять, вдруг набросилась на него чуть ли не с кулаками, взъерошенная, нахохленная, словно драчливый воробей, высший аристократ ну никак не ожидал!
— Ты в своём уме?! Что ты себе позволяешь? Мне ещё учиться здесь! — восклицала она, отчаянно жестикулируя и повергая в транс стремительным танцем своих смуглых, с розовыми ладонями, рук, полётом длинных, изящных пальцев… Захотелось завести их ей за голову и связать запястья. — У нас вообще-то пункт о неразглашении! — в голосе птахи звенела сталь и кипели злые слёзы. — Что теперь обо мне подумают?! Дэзса Рупель…
Она не договорила, осеклась, запнулась, когда он шагнул к ней и ожидаемо отступила. Маленькая, серьёзная… хрупкая и фигуристая одновременно…
И снова начала обличать его! Только на этот раз слух драгха жестоко над ним пошутил — вроде и слышал он по-прежнему, хорошо, грех жаловаться, и слова, в основном ругательства, опять же, почти все знакомые были, а вот общий смысл улетучивался… ускользал… не поймаешь.
Её пышная грудь тяжело вздымалась под примятым форменным пиджаком. И эта его примятость добавляла облику разгневанного феникса какую-то трогательную нежность…
Как же трудно отвести взгляд от её груди… Арнэй помнит, какая она упругая, бархатистая наощупь… Полная, переполняющая ладонь… с аккуратными тёмными сосками… Твёрдыми. Бархатистыми. Сладкими…
Драгх помотал головой, отгоняя морок.
Он же разорвёт сейчас на ней форму и трахнет прямо стоя, у стены!
Нет! Нельзя! Нельзя…
А… почему, собственно, нельзя?!
В голове клубится туман, в штанах распирает, пульсирует… больно…
С трудом сфокусировавшись на её лице, драгх отметил мимоходом, что всё это время птаха и не переставала говорить… что-то гневно щебетать и сердито кусать губы.
Сердце опять кольнуло, грудь сдавило знакомым предчувствием, словно сейчас… вот прямо сейчас что-то произойдёт… Что-то важное. Настолько важное, что важнее этого ничего в мире нет и быть не может! Да что там в мире!
Такое уже было с ним…
— …Избалованные засранцы! Индюки напыщенные! Лоси долбоящерные! Дубины!! — донеслось до него сквозь чарующую музыку голоса феникса.
Медленно, словно двигается под водой, Арнэй снова шагнул вперёд и когда ощутил у своей груди гулкое биение её сердца, понял, что прижимает феникса к стене. Теперь отступать ей некуда.
По-прежнему медленно, словно время внезапно смешалось с пространством, превратилось в единую клейкую массу, в застывающую смолу, где нет воздуха, но эта невозможность сделать вдох почему-то не волнует, Арнэй Адингтон сжал смуглые хрупкие запястья пальцами, поднимая руки пташки ей над головой.
35.2
Птаха замолчала, дёрнулась пару раз, упрямо закусив губу, а потом странно обмякла под его взглядом. Но сама глаз не опустила.
Он зажал её запястья одной рукой. Большим пальцем второй провёл по полным губам, оттягивая нижнюю.
— Концерт «Китов в небе», — проговорил Арнэй хрипло. — Два или три года назад… Ты там была?
Она не сразу ответила, сглотнула, беспомощно поморгала, не отводя от него глаз.
— Отвечай.
— Три… года, — тихо, с дрожью в голосе ответила она. — Я тогда только приехала в столицу и… Киты… Это же мечта, легенда… не удержалась…
Драгх кивнул своим мыслям.
— Открытие галереи Сабвэй в Кастлтауне, — продолжил он перечислять. — И выставка этого остроухого педика… альва…
— Рупиконсэль… — прошептала она.
Драгх замер. Тогда точно также сдавливало грудь и накатывало странное, раздирающее душу оцепенение. Ощущение не то безвозмездной утраты, не то находки… чего-то важного… такого необходимого…
Симбионт тогда оглушил его болевым шоком. Вышел из-под контроля, сволочь магическая! Чуть было не взял над ним, над своим хозяином верх! То ещё ощущение… Странно, что эта энергетическая гадость
А может, потому что он… всё же
— Мне показалось, крошка, или ты назвала меня засранцем и индюком? И лосем?