Небо памяти. Творческая биография поэта

Живешь, не чувствуя вериг,
живешь – бежишь туда-сюда.
– Ну как, старик? – Да так, старик!
Живешь – и горе не беда.
Но вечером,
но в тишине,
но сам с собой наедине,
когда звезда стоит в окне,
как тайный соглядатай,
и что-то шепчет коридор,
как ростовщик и кредитор
и въедливый ходатай…
Живешь, не чувствуя вериг,
и все на свете трын-трава.
– Ну, как, старик? – Да так, старик!
– Давай, старик, качай права!
Но вечером,
но в тишине,
но сам с собой наедине,
когда звезда стоит в окне,
как тайный соглядатай…
Итак – не чувствуем вериг,
среди имен, среди интриг,
среди святых, среди расстриг
живешь – как сдерживаешь крик.
Но вечером,
но в тишине…

(Кинематограф, 1970)

Вдова Юрия Левитанского Ирина Машковская вспоминает: «…Он был одним из тех, кто освобождал Прагу от фашистов. Но принес, как Юрий Давыдович считал, еще худшее рабство – советское. Тогда они, молодые мальчишки, об этом, конечно, не подозревали. Их прекрасно встречали пражане – встречали иногда даже лучше, восторженнее, чем на своей земле. А потом, когда известные события произошли в 68-м, в один из этих августовских вечеров он написал стихотворение, которое – Юрий Давыдович мне сам это позже рассказывал – вызвало у него такой эмоциональный подъем, его самого удивило своей мощностью, масштабностью что ли, глубиной»[146].

Рассказывает журналист Леонид Шинкарев: «С Юрием Левитанским мы познакомились в начале 1960-х годов в Иркутске, я там работал от «Известий», а поэт прилетал навестить больную мать. Потом мы не раз встречались в Москве, в том числе в дни вторжения советских войск в Чехословакию. Никогда раньше Юрий Давыдович не был таким подавленным, читал, задыхаясь, стихи, только что написанные. Мне запомнился пронзительный рефрен: “Прости меня, Прага, сирень сорок пятого года…” Лейтенантом пехоты он освобождал Прагу и Будапешт, переводил чешских, словацких, венгерских поэтов, они с нежностью относились к нему. Пусть эти стихи не увидели свет, но они были, были написаны тогда»[147].

Ирина Машковская продолжает рассказ: «Он написал это стихотворение и, из осторожности что ли, побоялся его записать, или записал и потерял. Во всяком случае, текст стихотворения не сохранился. Единственное, что, он надеялся, сохранилось – запись на магнитофонную пленку. Они были в какой-то компании, как он рассказывал, в один из этих вечеров августа 68-го, и в какую-то минуту он прочел это стихотворение, только что написанное, друзьям… […] Текст оказался утерянным окончательно. Варианты, которые мы теперь, уже по прошествии стольких лет, публикуем (в “Литературном обозрении” № 6, 1997 – Л.Г.) – это, вероятно, текст, который Юрий Давидович пытался восстановить по памяти, и уже продолжение, которое он написал сейчас»[148].

В «Литературном обозрении» были опубликованы более или менее завершенные и достоверно сохранившиеся фрагменты стихотворения.