Небо памяти. Творческая биография поэта

1995 год, последний в жизни Левитанского, стал для поэта поистине итоговым. В год 50-летия Победы после долгих лет молчания в прессе стали, наконец, публиковаться материалы, в основном интервью, посвященные… не то чтобы творчеству, скорее, месту поэта в тогдашней России, что было важно и само по себе, поскольку у Левитанского появилась возможность публично высказаться с высокой общедоступной трибуны.

В канун юбилея Победы у журналистов не было особого выбора «натуры»: фактически оставался только один последний крупный российский поэт из участвовавших в войне. Борис Слуцкий ушел из жизни в 86-м, на рубеже 80—90-х годов – Арсений Тарковский и Давид Самойлов; Александр Межиров жил за границей. Самый младший оказался старшим и вообще – единственным! Органическая неспособность Левитанского лицемерить и лицедействовать (при этом как истинный интеллигент он выбирал слова помягче, порой стесняясь называть вещи своими именами) часто приводила к тому, что обычная вроде бы журналистская беседа помимо чьей-то воли вдруг обретала оттенок почти исповедальный, иногда – сенсационный.

В разгар чеченской войны все запланированные на май торжества в его представлении выглядели циничными и нелепыми.

«Для меня 9 мая – тяжелый день», – говорил Левитанский. Так оно и было: нахлынувшие воспоминания вкупе с повседневными тревогами стоили ему немалых душевных и физических сил. И все-таки в один из праздничных дней он надел парадный костюм и отправился в военкомат, где ему вручили юбилейную медаль. Концерт армейской самодеятельности он посмотрел («Представляете, сержант из музвзвода играл на баяне – уйти было неудобно!»), но от бесплатного обеда все же уклонился; вернулся расстроенный, ворчал и глотал таблетки.

Слухи о возможном присуждении Юрию Левитанскому Государственной премии России начали циркулировать еще зимой… Поверить в удачный исход было очень сложно.

Даже когда стало известно о положительном решении, поэт вдруг настойчиво заговорил о том, что принимать эту премию ему неловко, совестно: как же так, он, видите ли, непрестанно критикует власти в печати, а тут ни с того ни с сего примет от них «подарок» – это, мол, напоминает чуть ли не взятку!

Его критика прежде всего касалась так называемого чеченского вопроса. С самого начала войны на Кавказе он занял твердо непримиримую позицию по отношению к российским властям, эту войну развязавшим и не умеющим найти выход из глухого тупика, в котором оказалась страна. Все выступления поэта в средствах массовой информации, так или иначе, замыкались на Чечню, – оставаясь, впрочем, гласом вопиющего в пустыне. Государственная премия казалась ему едва ли не отступничеством от своих взглядов!

«У него совсем не было денег, – рассказывал Евгений Евтушенко. – Для него очень многое означала не сама премия, а деньги, которые ему должны были вручить, – это бы его выручило. И он страшно мучился. Он не хотел брать эти деньги. Но я ему сказал: “Юра, да плюнь ты, в конце концов; за всю твою жизнь, за твое честное отношение к профессии государство – просто твой должник”»[199].

«Он поступил так, как не поступил больше ни один человек, – продолжал Е. Евтушенко. – Некоторые – слишком высокопарно, некоторые – униженно подлизываясь, благодарили за награду, которую вручали в присутствии президента Ельцина. А Юра, приняв премию, произнес ответную речь. И это был единственный случай, когда в речи человека, только что получившего Государственную премию, прозвучала критика в адрес президента. Да какая критика – по поводу самого главного политического вопроса, по поводу войны в Чечне. Юра говорил с ним как фронтовик. Ельцин ведь не воевал на фронте. И Юра разговаривал с ним как старший, достойно, никого, впрочем, не оскорбляя. Там не было ничего личного… Он просил, требовал даже, но не крикливо. Со всем своим опытом фронтовика, знающего, что такое потерянные человеческие жизни, он выступил против Ельцина»[200].

В те дни горькие слова осуждения чеченской войны у многих вертелись на языке, но на торжественные публичные действа не выносились никогда. Это был Поступок.

Страсти по Солженицыну

Сегодня эту историю уже основательно подзабыли, а в ту пору она была у всех на слуху…

Осенью 1995 года случилось, казалось, невероятное: изумленные телезрители услышали имя Левитанского в программе «Скандалы недели», некогда весьма популярной на телеканале ТВ-6.

Что же случилось?

В начале октября в газете «Сегодня» было опубликовано письмо известного своими громкими демаршами искусствоведа, галериста и диссидента Александра Глезера с протестом против снятия с телеэфира на канале ОРТ еженедельной десятиминутной передачи Александра Солженицына. Письмо подписали около пятидесяти литераторов, деятелей культуры и искусства: мол, телевидение пытается заткнуть рот великому писателю, борцу за свободу и процветание России! Разразился скандал, на что, вероятно, Глезер и рассчитывал.