Наконец, журналист «Скандалов недели» предоставил слово самому Левитанскому.
«Я не вижу в этом нужды сегодня – защищать Солженицына, – сказал он. – Мне сама эта мысль смешна, когда Глезер защищает Солженицына от меня… Я не враг – ни Солженицыну, ни всему тому хорошему, что в словесности нашей происходит… Я не уверен в чистоте намерений тех, кто все это затеял. Думаю, что есть основания у меня не доверять этому: письму, подписанному группой литераторов, которое было в газете «Сегодня», – там есть достойные люди, люди, близкие мне… Мне неловко называть имена, но несколько из них мне уже звонили, чтобы извиниться передо мной, потому что они не знали, где я выступал и о чем говорил. А письмо, которое им предложили подписать, они не видели даже в глаза, а по телефону поставили подписи… Вот это нравы этих борцов за свободу слова и за справедливость…»[205]
Собственно, после этих слов инцидент оказался исчерпанным. Участники не видели сущностного смысла в продолжении распрей, ибо, во-первых, публике бросалась в глаза вопиющая абсурдность сюжета, и, во-вторых, организаторы демарша неожиданно оказались уличенными в элементарном подлоге. Авторы этой истории вдруг приоткрыли неблаговидные задворки своих намерений. «Скандал недели» иссяк, не получив нового импульса к развитию. А урок остался…
На Святой земле. «Я не верю в голос крови»
Ноябрь 1995-го… Поездка группы московских литераторов в Израиль, организованная при содействии предпринимателя и мецената Ильи Колерова, была, что называется, ознакомительной; никакой «программы пребывания» не было вовсе. Организаторы запланировали два поэтических вечера с участием Левитанского – в тель-авивском Доме писателей «Бейт Черниховски» и Иерусалимском общинном доме. Никаких официальных приемов: кажется, встречал москвичей только журналист Марк Котлярский, впоследствии немало сделавший для увековечения памяти Левитанского в Израиле. А в день приезда, вечером, гостей пригласили отпраздновать Субботу в семью «новых репатриантов» Михаила и Наташи Коганов, в российском прошлом режиссера и актрисы, людей ярких, щедро одаренных и по-житейски отважных. Возможно, это был первый в жизни Левитанского настоящий еврейский Шаббат.
Стихийно родились две экскурсии: в Яффо – ее провел знаток еврейской истории, председатель Федерации союзов писателей Израиля Эфраим Баух, и по Иерусалиму – с поэтом Игорем Бяльским, ныне главным редактором «Иерусалимского журнала». Левитанский избегал долгих и утомительных поездок по стране. Он предпочитал проводить время в холле прибрежного отеля «Армон-ям» в городе Бат-яме, южной части большого тель-авивского мегаполиса, где подолгу беседовал со своими почитателями, преимущественно журналистами и писателями, которые впоследствии в своих интервью, очерках, зарисовках оставили своеобразный отчет о пребывании поэта в Израиле.
«На вечере в Тель-Авивском клубе писателей, – вспоминал Анатолий Алексин, – Юрий Левитанский не “взошел в президиум”, а устало, тяжко преодолевая ступени, поднялся на сцену и сел в последнем, кажется, в третьем ряду… Он ничего не демонстрировал, а всюду и всегда был, каким был. […] Я восхищался Юрием Левитанским. Хотя, выступая на том посвященном ему вечере в клубе писателей, старательно избегал велеречивости, пышных эпитетов: не то, чтобы он их продуманно не терпел, но они причиняли ему страдания – не только душевные, а, казалось мне, и физические. Достоинства, если они подлинные, не нуждаются в словесном, а тем более высокопарном утверждении»[206]
.Журналист Аркадий Хаенко лучше других передал непосредственное впечатление от выступления Юрия Левитанского на вечере в Доме писателей.
«Как там у Твардовского: “Только взял боец трехрядку, сразу видно – гармонист…” И устал вроде человек с дороги и от жизни вообще. И осточертели ему эти поэтические вечера, на которых обычно читают одни и те же вещи. И страну он еще не рассмотрел толком, и лица наши в зрительном зале ему пока смутны… А вот прочел слабым голосом парочку великолепных старых стихов – и двадцати лет как не бывало. Снова я студент-практикант, читающий десятиклассникам на факультативном уроке литературы: “Горящими листьями пахнет в саду. // Прощайте, я больше сюда не приду…”»[207]
.Если поэтический вечер в Тель-Авиве состоялся в самом начале поездки по стране, то встреча в Иерусалиме стала, как говорится, ее завершающим аккордом. И между ними для Левитанского пролегала, казалось, целая эпоха, включавшая средиземноморские пляжи, холмы Иудеи и Самарии и, разумеется, Стену Плача в Вечном городе…