Небо памяти. Творческая биография поэта

«Левитанский не был автором, полностью доверявшим замыслу художника, – вспоминал впоследствии С. Полищук. – Бесконечное число раз мы встречались, обсуждая то, что я показывал. Эти встречи и разговоры приоткрыли мне некоторые обычно закрытые для читателя стороны “ремесла” поэта. Левитанский с его почтительным, трепетным отношением к слову как к самодостаточной части творческого процесса, с его постоянной неудовлетворенностью от сделанного-сказанного был из редкого числа литераторов, чья поэзия не нуждалась в каком-то “украшательстве”, тем более – расшифровке. Казалось, поэт перебирал строки-струны, стараясь выявить и донести до читателя внутренний ритм слова, строфы, всего стихотворения. Работать с Левитанским можно было, только приняв за точку отсчета его высочайшие требования к себе»[214].

Наконец, работа была закончена. Предстояло лишь поехать в издательство и подписать книгу к печати. В конце января 1996 года дни стояли морозные, а дорога по Москве неблизкая. Поездка все время откладывалась в связи с самочувствием или занятостью Левитанского. Но вышли все сроки, и 25 января мы решили ехать во что бы то ни стало. Однако накануне Левитанскому позвонили и пригласили на встречу в Московскую мэрию. Поэт решил, что отказаться он не может, и мне ничего не оставалось, как отправиться в издательство без его могучей поддержки.

На последней странице книги «Меж двух небес» навсегда остались слова: «Подписано к печати 25.01.96». Печальная дата!

День последний. «Он был мудрым и усталым с младых ногтей…»

Ирина Машковская рассказывала, что в последние годы их совместной жизни она не могла быть спокойной, когда Левитанский долго отсутствовал или не давал о себе знать регулярными звонками в течение дня, она словно предчувствовала, что Левитанский уйдет из жизни, когда ее не будет рядом. Так и вышло.

25 января он отправился в Московскую мэрию на встречу творческой интеллигенции с представителями президентской администрации, долго не возвращался и не звонил. Стояли сильные морозы, в такие дни у Юрия Давидовича нередки были скачки давления. А вечером взволнованной Ирине позвонила поэтесса Татьяна Кузовлева, участвовавшая в том совещании, чтобы сообщить о случившемся…

О последних часах жизни Левитанского ходят многочисленные легенды. И написано об этом немало. Попробуем выяснить, что было на самом деле, и для этого обратимся к свидетельствам очевидцев событий.

Но сначала – что же все-таки происходило в этот день в Овальном зале мэрии?

Близились президентские выборы. И выдвижение Бориса Ельцина на второй срок казалось проблематичным. Из-за допущенных им ошибок отношение «либеральной интеллигенции» к нему существенно изменилось. Хотя, по правде говоря, другой серьезной кандидатуры у «демократов» тогда не было.

По инициативе близких к Б. Ельцину руководителя администрации президента Сергея Филатова и научного руководителя Центра «ИНДЕМ» Георгия Сатарова решили собрать представителей «демократической интеллигенции», в основном писателей, и призвать их поддержать выдвижение кандидатуры действующего президента на новый срок. Из воспоминаний участников той встречи можно сделать вывод, что разговор получился очень трудным.

Присутствовавший на «совещании» поэт Кирилл Ковальджи записал в тот же вечер в своем дневнике: «1996. 25 января… Филатов, лицо усталое, измученное… Сатаров, собранный, весь на изготовке, энергично и лукаво защищает президента»[215].

Выступили писатель Лев Разгон, публицист Николай Шмелев и другие. Пришла очередь Левитанского…

К. Ковальджи: «Вначале Юра Левитанский задал вопрос Сатарову, верней, попросил объяснения: что означает этот поворот президента, какую линию он выбрал. Мы не знаем, как к нему относиться, пока не поймем…»[216]

Вместо ответа на прямой и понятный вопрос Сатаров «перешел в наступление» (по записи К. Ковальджи): «Когда после октябрьских дней 93-го года враги Ельцина кричали о тысяче погибших, кто из демократической интеллигенции разоблачал эту ложь? Никто. Что до Чечни, то это эволюционная болезнь сепаратизма. Посмотрите на Англию с Северной Ирландией, на Испанию с басками, на Турцию с курдами… Вы шумите о бездарной операции в Первомайском, а наступающие потеряли всего 26 человек…»[217]

И тут публицист Андрей Нуйкин фактически выступил с оправданием чеченской войны (по свидетельству К. Ковальджи): «Если мы уйдем, тут же наше место займет Турция, а за ней пойдет на нас весь исламский фундаментализм»[218].

Левитанский не выдержал и снова взял слово…

Поэтесса Татьяна Кузовлева: «В Овальном зале после двухчасовых разговоров стало неимоверно душно. Юрий Левитанский говорил очень взволнованно, временами сбивчиво. Говорил о Чечне, о гибели там сотен и сотен детей, о необходимости немедленно прекратить эту постыдную войну. Очень волновался»[219].

Кирилл Ковальджи: «Вскорости разговор, в общем, довольно бесцельный, был завершен, стали расходиться»[220].