Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..

С инструментальной сумкой, колодками, чехлами мы сидим в «квадрате» и наблюдаем за самолетом. «Квадрат» – это такое место, где находятся все свободные от полета учлеты аэроклуба и техники. Каждый не сводит глаз с самолета. Вот «наш» сделал несколько кругов над аэродромом и приземляется. Мы все срываемся встретить его, но техник строго останавливает:

– Пусть-ка одна Егорова встретит.

Ухватившись рукой за дужку крыла, я бегу широкими легкими шагами, стараясь не отстать от машины. Инструктор, не выключая мотора, приказывает садиться следующему, а мы окружаем Тугуши и засыпаем его вопросами.

– Ну как, хорошо?

– Хорошо! – отвечает он, улыбаясь во весь рот.

– Как хорошо? – спрашиваю я. – И ничуть не страшно?

– Нет, не страшно.

– А что ты видел?

Тугуши задумывается:

– Голову инструктора, счетчик оборотов с зеркалом, в зеркале лицо инструктора.

– И больше ничего?

– Ничегошеньки, – серьезно отвечает Тугуши под наш общий смех.

Подошла моя очередь.

– Разрешите садиться? – обращаюсь я к инструктору. Мироевский кивком головы разрешает, и я забираюсь в кабину, пристегиваюсь ремнями, соединяю шланг переговорного аппарата. Стараюсь делать все степенно, не спеша, чтобы не выдать волнения.

– Готова? – нетерпеливо спрашивает инструктор, наблюдая за мной в зеркало.

И, силясь перекричать гул мотора, я кричу:

– Готова!

Через переговорный аппарат получаю указания: в полете инструктор все будет делать сам, а я – только мягко держаться за управление и запоминать действия рулями.

– Старайтесь заметить направление взлета, ориентиры разворотов. Взлетаем! – слышу я наконец команду.

В воздухе говорит один инструктор:

– Старт юго-западный. Справа Голицыно, Большие Вяземы, слева – железнодорожная станция Малые Вяземы. Выполняем первый разворот.

Я – вся внимание. Стараюсь запомнить, что там, внизу, не упустить бы и работу с рулями самолета…

– Под нами станция Малые Вяземы. А вот здесь второй разворот, запоминайте, – настойчиво продолжает Мироевский.

Когда мы пролетали над пашней, самолет сильно качнуло. Я, бросив управление, ухватилась обеими руками за борта, а инструктор словно и не заметил моего движения.

– Высота 300 метров, летим по прямой. Управляйте самолетом!

Вот этого я не ожидала. Но делать нечего – я принимаюсь работать педалями, ручкой управления, сектором газа. И тогда спокойно летевший в горизонтальном полете самолет начал крениться то в одну сторону, то в другую, то задирать нос выше горизонта, то опускать его, как лошадь у плохого седока.

Помню, была у нас в деревне лошадка по кличке Лидочка. Купили ее по дешевке, не зная ее характера. А характер у Лидочки оказался трудный. Очень она не любила работать! То не хочет везти воз – ляжет прямо в оглоблях и не встает, пока не проголодается. То задумает седока сбросить – и сделает это именно тогда, когда не ждешь от нее такого. Попросили как-то меня отогнать Лидочку в луга. Села я на нее верхом и поехала. Все шло сначала хорошо, но стоило мне ослабить повод, как она сразу же с рыси перешла в галоп – и понесла… Пытаюсь остановить ее, дергаю за повод, кричу: «Тпру, тпру!» – куда там! Она несет прямо на лес, а я подпрыгиваю на ее спине без седла, ухватившись руками за гриву, и ору что есть мочи: «Помогите!..» Но все напрасно. Скоро лес, и надо прыгать. Я прыгнула, но ногой зацепила за повод. Лидочка немного протащила меня по земле и остановилась…

Так было и в том полете. В моих неумелых руках машина не желала подчиняться! И мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем инструктор взял управление. Самолет сразу успокоился, а меня охватило отчаяние: «Все, отлеталась! Неспособная да к тому же трусиха…» Хотелось только одного – чтобы никто не знал о моем позоре: не справиться с самолетом даже на прямой! Рушилась моя надежда стать летчиком…

А инструктор Мироевский как ни в чем не бывало, говорит о третьем развороте, просит следить за посадочным «Т» – параллельно ли знаку мы идем. Закончив третий, он убирает газ, и со снижением мы подлетаем к последнему, четвертому, развороту. Я держусь за ручки управления, но так, чтобы не мешать инструктору. Вот он переводит машину на планирование, затем выдерживает ее над землей и приземляет на три точки.

– Все, – слышу я голос в наушниках. – Приехали! Теперь рулите на стоянку.

А я перевожу по-своему: «Все, отлеталась. Отчислит, как неспособную».

Сам зарулив машину на место, Мироевский выключил мотор и стал вылезать из кабины. Я, отстегнув ремни, тоже неловко выбралась на крыло и спрыгнула на землю.

– Разрешите получить замечания? – это я спросила тихо, не поднимая головы.

– Что с тобой, Егорова? Не плакать ли собралась?

– Ничего у меня не вы-хо-ди-ит!

– А у кого сразу выходит? – засмеялся Мироевский. – И Москва не сразу строилась…

Я – летчица!