Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..

– Почему вы смотрите в полете только на приборную доску? Где ваш объем внимания? Так летать нельзя! Вы и сами разобьетесь, и меня убьете. На посадке только хочу дать вам управление, гляну в зеркало – а вы смотрите не на землю, а на приборную доску. У нас ведь не слепые полеты!.. А еще надо свободнее вести себя в воздухе, не напрягаться и не бояться. Самолет надежный!

И смеясь, добавил:

– История знает случай, когда наш самолет У-2 взлетел и сел без пилота.

Мы все смеемся, а Мироевский вновь терпеливо рассказывает о полете по кругу, показывает маршрут на макете, рисует на доске и затем просит Тугуши все повторить. Учлет повторяет толково, – все-таки у него инженерное образование. На словах у него получается даже лучше, чем у инструктора, но в следующем полете он опять смотрит на приборы. Инструктор снова заставляет его тренироваться на земле, в кабине самолета, – и вот наконец лед тронулся. Вскоре Тугуши догнал нас.

К концу июля, когда мы все вылетели уже самостоятельно, нам предложили взять на работе отпуск и выехать в лагеря, на аэродром. На шахте мне никаких препятствий не чинили. Напротив, наш комсомольский лидер Женя на всех собраниях ставил меня в пример.

– Время сейчас грозное, суровое. С Запада надвигаются тучи войны. Империализм, опираясь на набравший силы фашизм, готовит нападение на Страну Советов! – гневно говорил он и призывал ребят вступать в члены ОСОАВИАХИМа, приобретать военные специальности. На призыв секретаря комитета комсомола откликнулись многие юноши и девушки. Среди них был и Алеша Рязанов – слесарь механической мастерской нашей шахты. Забегая вперед, скажу, что Алеша окончил аэроклуб, затем Борисоглебскую военную школу летчиков-истребителей и в первый же день войны открыл боевой счет сбитым фашистским самолетам. Рязанов защищал небо Москвы, Сталинграда, Кубани, Прибалтики. Наш метростроевец Алексей Константинович Рязанов стал дважды Героем Советского Союза…

Да, так тогда и было: мы работали, учились и еще учились защищать Родину. Взять хотя бы мою знакомую Мотю Астахову. Работая в шахте, она овладела многими специальностями прямо «на ходу»: стала бетонщицей, изолировщицей, лебедчицей, штукатуром, мраморщицей. Какая специальность в данный момент нужнее – по такой она и работала. Кроме того, она училась на рабфаке Метростроя и посещала курсы радисток в школе ОСОАВИАХИМа. В апреле 1942 года было принято постановление Государственного Комитета Обороны (ГКО) о призыве на военную службу женщин. Вначале – в войска связи, следом за первым постановлением было принято следующее – о призыве девушек в Военно-Воздушные силы. Но далеко до принятия этих постановлений Мотя Астахова была уже на фронте. Радистка действовавшей на территории Литвы группы разведчиков, Мотя Астахова была тяжело ранена в грудь, когда разведгруппа прорывалась сквозь кольцо фашистов, напавших на ее след. Тяжело раненная радистка упала в глубокую воронку от бомбы, – товарищи успели лишь оставить Моте фляжку с водой, забрать у нее рацию и прикрыть хворостом, оказавшимся под рукой. Вернуться за ней они смогли только через 10 дней, но, к их великой радости, Астахова оказалась на месте, живой, хотя и в тяжелом, обморочном состоянии. Выходила Мотю простая литовская крестьянка, спрятавшая ее на своем хуторе, в сарае, и лечившая какими-то травами и примочками. А ведь и сама литовка, и разведчики знали, что грозит хозяйке хутора, если у нее фашисты обнаружат разведчицу… Под Новый год за оправившейся Астаховой пришли товарищи по разведгруппе. И опять на Большую землю полетели разведсводки «Ландыша» – такой у радистки был позывной…

После войны Астахова вернулась на родной Метрострой и продолжила работать. Она никогда не любила вспоминать о том, как воевала, как сумела выстоять и выжить, попав в такую страшную беду. И все же однажды она поведала мне: «Лежа на дне воронки от бомбы, в яме, на дне которой была вода, все мое внимание, все силы я направляла на то, чтобы не потерять сознание и не выдать себя стоном. Я знала, что кругом фашисты, и мне было очень страшно. Да и очень болела грудь…»

Однако вернемся опять на шахту 84–85 у стадиона «Динамо» в Москве. Я быстро оформила отпуск, а получив деньги, почти все отослала маме в деревню, написав в письме, что еду в лагеря. В какие – я не объясняла.