Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..

Песня оборвалась. Все еще издали начали рассматривать нашу палатку с поднятыми боками, а подойдя ближе, увидели, что моя армейская койка застелена сверху роскошным красным стеганым одеялом. Рядом на табуретке сидит женщина – моя мама.

– Братцы, вот это приданое!.. – дружно захохотали все.

Старшина разрешил мне выйти из строя, я наспех поздоровалась с мамой и выпалила:

– Ну зачем ты привезла одеяло? На смех людям!..

– Дочушка, так ведь тебе холодно под солдатским-то. Как чуяло мое сердце!

– Мне, как и всем, нисколечко не холодно! И забери ты его, пожалуйста, обратно, а то меня совсем засмеют…

Но тут подошел мой инструктор, познакомился с мамой, полюбовался одеялом и сообщил, что я хорошо летаю, а скоро буду прыгать с парашютом.

– Как летает? – воскликнула мама и встала с табуретки, бессильно опустив руки.

Удивился и Мироевский:

– Почему же ты, Егорова, не написала матери, что учишься летать?

Я промолчала, а мой инструктор, по возможности популярно, стал объяснять маме, что же это такое – самолет У-2.

– Не волнуйтесь за дочку! Наш самолет совершенно безопасен – ну как телега. Только телегу везет лошадь, а у самолета мотор в несколько лошадиных сил. А вот что одеяло привезли – это хорошо. По ночам-то мерзнут все: лес близко, речка…

Мама успокоилась и доверительно обратилась к инструктору:

– Уж вы приглядите за ней, сынок. А то она у меня какая-то взбалмошная: то под землей выдумала работать, то в небо полезла…

– Хорошо, мамаша, хорошо. Будет полный порядок. Не беспокойтесь за дочку.

В тот же день мама уехала в Москву. Одеяло осталось у меня, но, правда, довольно часто стало пропадать. Раз в дождливую погоду я решила его разыскать и нашла в палатке у ребят: завернувшись в него, как в спальный мешок, крепко спал Лука Муравицкий…

Время шло быстро. Мы с ребятами работали на Метрострое, летали в аэроклубе – пилотировали в зонах неподалеку от аэродрома, выполняли полеты по маршрутам. В нелетную погоду мы изучали устройство парашюта, его укладку и правила прыжка. Нам предстояло постичь и это – возможно, пригодится… В изложении инструктора, парашютиста Владимира Антоненко, все выходило очень просто. Но когда пришло время прыгать – я едва сумела уснуть ночью. Наутро погода выпала ясная – значит, прыжки состоятся. Помню, я надела парашют, зарядила его – то есть натянула тугие резинки, прицепила их прочными крючками к петлям клапанов. Инструктор проверил «зарядку», а медсестра Ира Кашпирова – пульс, и тут как начало что-то у меня «шевелиться» и болеть в груди! К самолету я шла по-медвежьи – парашют связывает движения. Неловко взобравшись на крыло, я устроилась в переднюю кабину: в задней – летчик Николай Лазарев. Мы взлетаем, набираем высоту 800 метров.

– Приготовиться! – слышу я голос летчика.

– Есть приготовиться, – отвечаю я, суетливо вылезаю на плоскость и, держась за стойку, смотрю вниз. Ой, как страшно! Хочется обратно в кабину, и я, наверное, залезла бы, но летчик убрал газ и крикнул:

– Пошел, – и легонько подтолкнул меня.

– Есть пошел! – кричу я и прыгаю в «пропасть»…

Дальше действую как учили. Дергаю за кольцо, – но мне почему-то кажется, что тросик не вытягивается и хлопка не будет, а значит, и парашют не раскроется! Вдруг меня сильно встряхивает, над головой раскрывается белоснежный купол, а я сижу, как в кресле, на ремнях. Вокруг удивительная тишина, но меня охватывает безудержная радость, и я не то пою что-то, не то кричу. Но вот земля уже близко. Я поджимаю немного ноги и падаю на правый бок – все по правилам. Затем я быстро встаю, отстегиваю парашют, гашу купол и начинаю его собирать. Тут подоспевают ребята, помогают мне, и мы дружно договариваемся прыгать еще и еще. Уж очень это большое удовольствие! После прыжка я и землю чувствую как-то по-особенному, и себя тоже. Появилась какая-то уверенность – «Я все могу!»…

Осенью, когда учебная программа на самолете У-2 была закончена, к нам на аэродром приехала государственная комиссия НКО (наркома обороны). Вначале нас экзаменовали по всем теоретическим предметам, затем стали проверять технику пилотирования. Все мы пилотаж в зоне выполнили на отлично – комиссия осталась вполне довольна.

Настало время расставаться и нам с лагерем, аэродромом, инструктором, товарищами. Было радостно и чуточку грустно. Радостно, что обрели крылья, а грустно – так ведь расставаться всегда грустно…

Я по-прежнему работаю на шахте, после работы открываю библиотеку, расположенную в шахтной столовой. Вместо стеллажей для книг – буфеты, и я сижу за ними как буфетчица, выдавая «духовную пищу» – книги. Через месяц выпускной вечер аэроклубовцев. В театре на Малой Бронной мы вновь собрались вместе. Все принаряженные – ребята даже галстуки надели. Доклад делал начальник нашего аэроклуба Гюбнер. Он сообщил, что большинство ребят, окончивших аэроклуб, направляются в военные школы летчиков-истребителей. Среди них – Муравицкий, Рябов, Харитоненко, Петухов, Вильчико, Хатунцев. И вдруг несколько торжественно, повысив голос (а может быть, мне просто это показалось?), Гюбнер объявил: