– Есть и одна «женская» путевка – в Ульяновскую школу летчиков ОСОАВИАХИМа. Ее мы решили предоставить… Анне Егоровой.
От неожиданности и радости у меня перехватило дыхание. Неужели мечта, которую вынашивала, осуществится?.. В перерыве меня все поздравляли, а я все еще не верила, боялась верить, что так будет. Поверила только тогда, когда получила направление в школу и проездные документы до Ульяновска. Среди провожающих выделялась красивая девушка в красном берете, красном шарфе, один конец которого был небрежно перекинут через плечо за спину, а другой развевался на груди. Одета она была в черное пальто, на ногах туфли на французском каблуке. Вздернутый носик и голубые глаза придавали лицу веселое выражение. Это была Аня Полева, подруга Луки: так же, как и я, она прошла летную подготовку в нашем метростроевском аэроклубе. Аня по-хорошему завидовала мне, уезжающей в летное училище, и говорила, что обязательно продолжит полеты в тренировочном отряде аэроклуба и тоже добьется путевки в Ульяновское училище.
– А как же Лука?
– Что Лука? Он уехал в училище. Я тоже буду учиться, а когда «выйдем в люди», мы обязательно поженимся… Понимаешь, – говорила Аня, – я не могу теперь без неба, без аэродрома, его бензинового воздуха.
И, смеясь добавляла:
– Я больна полетами и Лукашкой!
Мы нежно с ней распрощались, и не знала я того, что через год Анны Полевой не станет. Она разбилась, прыгая с самолета. Парашют не раскрылся…
Мы все знали о том, как Аня и Лука любят друг друга, – этого они не скрывали. Выходец из затеряннной в белорусских лесах деревеньки, Лука, приехав в Москву к дяде, поступил в ФЗУ и вскоре стал работать проходчиком в шахте Метростроя и учиться в аэроклубе. По окончании программы нашего аэроклуба он был направлен вместе с Кутовым и другими ребятами в Борисоглебскую военную школу летчиков. После училища младший лейтенант Лука Захарович Муравицкий служил на Дальнем Востоке, а война застала его в Московском военном округе. Он участвовал на своем «ястребке» в воздушных боях на дальних подступах к столице, а затем – под Ленинградом. Командира звена Муравицкого отличали не только трезвый расчет и храбрость, но и готовность идти на все, чтобы одержать победу над врагом. В то же время всем казалось странным, что Лука на каждом своем «ястребке» белой краской выводил по фюзеляжу «За Аню». Командование приказывало командиру звена Муравицкому стереть надпись, но перед вылетом в бой на фюзеляже его самолета по правому борту опять появлялось «За Аню»… Никто не знал, кто же это такая Аня, о которой Лука помнил, даже идя в бой… Однажды прямо перед боевым вылетом командир полка приказал Муравицкому немедленно стереть надпись и «чтобы больше такое не повторялось!». Тогда-то Лука и рассказал командиру о своей погибшей невесте. «Пусть она не в бою погибла, – продолжал Лука, – но готовилась стать воздушным бойцом, защищать Родину». Командир смирился…
В этом самом вылете Лука совершил таран бомбардировщика «Хейнкель-111», прорывающегося к железнодорожной станции, которую прикрывал один его самолет. Самолет противника врезался в землю за железнодорожным полотном на пустыре, а сам Лука с большим трудом сумел посадить свой тяжело поврежденный истребитель около станции. Подлечившись, он вернулся в свой полк, – и снова бои, по нескольку раз в день… 22 октября 1941 года, через четыре месяца после начала войны, Лука Захарович Муравицкий за образцовое выполнение боевых заданий, за мужество и отвагу был удостоин звания Героя Советского Союза. В какой-то из армейских газет я прочитала тогда стихи в честь Луки:
А 30 ноября 1941 года Лука Муравицкий геройски погиб, защищая Ленинград…
Судьба играет человеком
Отлучили меня от неба в Ульяновском летном училище, порушили мечту. Обманула радуга… Секретарь горкома комсомола, куда я обратилась, долго молчал. Потом он потер руки, почесал затылок, причесал пальцами рук ежик русых волос и горячо воскликнул:
– Придумал, Егорова! Пойдешь работать пионервожатой в трудколонию НКВД для малолетних правонарушителей. Будешь там до очередного набора в училище. За это время все утрясется, брата твоего обязательно освободят, и ты поступишь опять. Начальник колонии хороший человек – он поймет. А впрочем, идем к нему…