Небо, «штурмовик», девушка. «Я – „Береза!“ Как слышите меня?..

Первое воскресенье июня было обычным. День как день: яркий, теплый, летний. С рассветом кое-где на горизонте еще высились причудливые дворцы белых облаков, но к началу полетов и они растаяли – небо высветилось. Погода что надо – авиационная. Ветерок, правда, шалил немного – но в меру. Аэродром по привычке проснулся рано, и когда диск солнца поднялся над вершинами деревьев, наш высокий, худой инструктор Мироевский уже молча обходил строй учлетов. Как всегда, как много раз до этого, но почему-то сегодня очень придирчиво он, как солдат в строю, осматривал нас, проверял наше летное обмундирование. И так же приветливо своим красивым, неожиданно низким голосом Мироевский произнес:

– Первой со мной полетит Егорова, если нет возражений.

Какие уж тут возражения! Шаг из строя – и вся моя фигура выражает полную готовность.

– Разрешите садиться?

– Садитесь…

Я ловко вскочила на крыло, затем перемахнула в заднюю кабину. Так положено. В передней – место инструктора.

– Выруливайте!

Послушный У-2, переваливаясь уткой с боку на бок, порулил по жесткой траве к взлетной полосе.

– Берите управление на себя! – скомандовал Мироевский.

– Есть взять управление…

Это был обычный совместный с инструктором полет по кругу. Мы привычно поднялись, привычно сели, подрулили к месту стоянки… Затем место инструктора занял командир звена, и снова – в воздух, и снова приземление. И тут меня удивило появление у взлетной полосы в неурочный час начальника летной части. Командир звена уже отстегивал привязные ремни, перекинул через борт ногу. Пора подниматься и мне. Но комзвена сделал знак рукой: сиди, мол. На добром продолговатом лице Мироевского, подошедшего к машине, – улыбка. Значит – порядок, значит – доволен.

А тем временем к самолету уже направляется сам начлет аэроклуба, на ходу застегивая шлем, натягивая кожаные перчатки. Начальник летной части аэроклуба Лебедев был простой, сердечный и доброжелательный человек. Мы, учлеты, не слышали, чтобы он даже в трудный момент вспылил, накричал на кого-то, унизил чье-либо человеческое достоинство. Он всегда внимательно выслушивал нас, своих подчиненных, тактично делал замечания, давал полезные советы. Читая лекции, он внушал нам, что человек в небе обучается не только летному мастерству. В небе он формирует свой характер, свой взгляд на жизнь. «Своими успехами каждый пилот обязан не столько природным задаткам и способностям, сколько умению работать, – говорил он. – Вся ваша летная жизнь еще впереди. Так что собирайте все лучшее, что есть в вас, – отвагу, выдержку, любовь к делу, и трудитесь! Только на этом пути вы сможете заслужить благодарность народа…»

И летчик Лебедев был изумительный. Рассказывали, что он награжден китайским орденом за отличную подготовку летчиков из китайцев в объединенной авиационной школе в городе Урумчи. Какого же мастерства надо было достичь в обучении китайских летчиков – неграмотных, не знавших русского языка, в жизни не видевших самолета?.. Мы, все курсанты, очень хотели попасть на проверку именно к начлету, а не к начальнику аэроклуба. «Неужели выпустят самостоятельно?» – мелькнула у меня дерзкая, волнующая мысль. Впрочем, я тут же устыдилась ее: «И как на ум пришло такое? Ведь еще ни один учлет не летает самостоятельно…»

«Что-то будет!..» – думаю я, а начлет уже усаживается в первую кабину.

– Произведите полет по кругу. Высота 300 метров, посадка у «Т» на три точки, в ограничители, – слышен через переговорный аппарат его голос. Я повторяю задание и запрашиваю разрешение выруливать.

– Выруливайте и взлетайте! – Начлет демонстративно положил руки на борта кабины, тем самым показывая, что все я должна теперь делать сама, а он здесь человек почти посторонний и в управление не вмешивается.

Ну что ж, сама так сама. Я ведь давно управляю машиной, просто присутствие инструктора как-то успокаивает. Все-таки знаешь: случилось что – он непременно поможет. Я плавно увеличиваю обороты мотора и взлетаю, делая все так, как учили. Вот уже и последняя прямая «коробочки» – самая ответственная. Я планирую, определяю высоту выравнивания, чуть заметным движением беру ручку на себя, – и самолет приземляется на три точки возле посадочного «Т».

– Заруливайте! – слышу я команду начлета.

Когда самолет остановился, Лебедев приказал мне оставаться в кабине, а сам направился к Мироевскому. Он что-то сказал ему, и тогда инструктор крикнул, чтобы в первую кабину положили мешок с песком. Я сразу вспомнила, что это делалось для сохранения центровки самолета, когда учлет вылетал самостоятельно. Так оно и оказалось. Инструктор, заглянув ко мне в кабину, сказал:

– Полетишь самостоятельно. Делай все так, как сейчас с начлетом.